Дмитрий Красько - Отпущение грехов

Голова не болела. Бутылка рома и нервное перевозбуждение взаимоликвидировали друг друга. Я сел на диване и обвел комнату мутным взглядом. Мутным не с перепою – со сна.

Что я ожидал увидеть – не знаю, но увидел все равно совсем не то, что ожидал. В кресле, там, где прежде сидел полковник, сейчас устроился огромный детина с румяным лицом. Встретившись со мной взглядом, он улыбнулся и участливо спросил:

– Вы проснулись?

– Ну… – неопределенно протянул я. – Похоже на то.

– Полковник попросил, чтобы я приглядел за вами, пока спите.

– И вы согласились? – я недоуменно вздернул бровь. – Я бы ни за что не согласился. У вас что, семьи нет, которая вас дожидается?

– Меня полковник попросил, – со значением напомнил толстомордый, сразу сделавшись похожим на кожаных спутников Цехового. – Он сказал, что сектанты могут повторить попытку убрать вас.

– Ну, наверное, могут, – согласился я. – А вы что – суперспециалист по сектантам?

– Глупо хвастаться, – резонно заметил детина, – только это я вчера обезвредил троих, пробравшихся в гостиницу, – и простодушно добавил: – Я сильный.

– Я вижу, – кивнул я. – И что вы теперь собираетесь делать?

– Домой пойду. У меня там жена и маленький ребенок.

Поздновато, на мой взгляд, он вспомнил о них. Но лучше поздно, чем никогда – так давным-давно решил великий и могучий русский народ, а народ, как учили меня в школе, есть явное большинство. Большинство же не может ошибаться. С чем я его, большинство то есть, и поздравляю – оставаясь, однако, при своем мнении: данный случай был исключением из правил. Румяному здоровяку следовало вспомнить о жене и маленьком ребенке много раньше – в тот момент, когда верноподданнически соглашался выполнить просьбу полковника Ацидиса.

Но он опоздал и, в принципе, это была его проблема. Я мотнул головой в сторону ружинского номера и спросил:

– А там есть кто-нибудь?

– Да, – подтвердил он, поднимаясь. – Двое наших парней дежурят. Если желаете, можете заглянуть, поболтать – они предупреждены.

– Ага, – сказал я. – Я рад. С такими успехами меня скоро в штат зачислят. Что вы с ментиком сделали?

– С кем? – он округлил глаза, но, сообразив, о ком речь, вернул им нормальную форму и ответил: – Отвезли в контору. А вот что вы, интересно, с ним сделали? Ему в штаны словно мамонт насрал.

– А ничего мы с ним не делали, – усмехнулся я. – Не успели ничего сделать. Просто обсуждали при нем, какие могут быть пытки. Потом Ружина убили. Жалко. Все веселье испортили.

– Ну, зато нам повезло, – заметил здоровяк. – У мента, по-моему, крыша уехала – фиг догонишь. Вы его довели-таки до кондиции – колоться будет, даже не заикаясь.

– С конторы бутылка. Ну, ты уходишь? – я как-то ненавязчиво перешел на «ты». Он не обиделся – видимо, обсуждение момента, так или иначе касавшегося нас обоих, поспособствовало сближению.

– Да, – кивнул он. – Ты уже проснулся, сам о себе позаботишься. Человек, похоже, взрослый, без противогаза тебя не возьмешь. Там Ацидис записку оставил, – он махнул рукой в сторону телефонного столика и, не говоря больше ни слова, покинул номер. Наверное, подумал, что, если останется, то я его заговорю до смерти. Возможно, так оно и вышло бы – вопросы у меня возникали с периодичностью в минуту, хотя далеко не на каждый из них он был в состоянии ответить.

Я проследил взглядом за выходящим амбалом, потом встал и подошел к столику, где, согласно его прощальному жесту, лежала записка Ацидиса. И действительно обнаружил листок бумаги, на котором убористым почерком было написано то, что полковник уже говорил мне: «Помните, Николаев, я даю вам карт-бланш!». Это хорошо, что он освежил мою память, а то я, грешным делом, успел забыть о его словах. Славным все-таки человеком оказался этот старикан. Не чета своему коллеге, отправлявшему нас сюда.

Прочитав послание, я, повинуясь какому-то позыву, вышел в коридор и осмотрелся. Здоровяк, похоже, спускался в лифте, потому что механизм негромко гудел. Из соседнего номера слышались приглушенные голоса – скорее всего, оставленные там гэбэшники вели беседу. Стараясь ступать неслышно, я добрался до лестницы и прыжками помчался вниз.

Лифт остановился. Потом послышались шаги. На несколько секунд они затихли и здоровяк перекинулся с кем-то – думаю, с администратором – парой фраз. Это дало мне возможность сократить расстояние – когда скрипнула дверь, я выскочил на последний пролет. И застыл. Потому что имел возможность видеть оттуда все, что было в холле и все, что происходило снаружи, сам при этом оставаясь в тени, абсолютно незаметный.