Сергей Зверев - Фоторобот в золоченой раме

— Что? Как? Какой номер? Понял.

Он спрятал телефон в карман и трагично произнёс:

— Ложный след, — и сделал царский жест спецназовцам: — Отпустите.

Те послушно отступили.

— Извините, граждане, — произнёс официальным тоном Шведов. — Ошибка вышла. Но сами понимаете — убийство. Жизнь человеческая.

— Ошиблись? — не веря ушам, спросил чернявый.

— Не мы ошиблись. Свидетели ошиблись. Но это дело такое. Думали, вооружённых преступников берём.

— Да мы понимаем.

— Надеюсь, извините нас. Всё-таки для спокойствия людей работаем.

— Конечно, — закивал помощник депутата с явным облегчением.

Лысый, тоже вернувшийся к жизни, подпевал:

— Понимаем, работа. Если чего — так в гости заходите. Бутылочка хорошего вина есть. Из Абхазии. Ужином покормим. Дело служивое.

— Нам ещё работать, — заулыбался Шведов добродушно. — Но всё равно спасибо.

Расстались почти друзьями. Мужики, в общем, оказались неплохими, с понятиями. Проблему маленькую сняли. А большая осталась — где Носорог? И стоит ли дальше его выпасать в посёлке Ручейки.

Когда подъезжали к посёлку, позвонил оперативник из штабной группы и объявил:

— Установили. Омаров в девять часов утра улетел в Брюссель.

— Вот тебе и перекрыть аэропорты и вокзалы, — выдал Шведов с чувством. — Всё, разворачиваемся на Москву…

Расставшись с раздосадованной пустым мероприятием «наружкой», оперативники отправились в «Раритеты на Никитской».

Застали процесс примерно в том же состоянии, как и оставили днём. Всё так же Лукашкина вальяжно расхаживала по помещениям, всё так же несчастный парнишка следователь, скрючившись, как дьячок в избе, продолжал барабанить по клавиатуре ноутбука.

— Картина, размер метр двадцать на метр пятьдесят. Изображён сельский пейзаж, — всё так же монотонно диктовал эксперт Министерства культуры.

Казалось, участники обыска попали во временну́ю петлю и будут в ней вращаться до конца времён.

Хотя нет. Некоторый прогресс наличествовал — в ряд по стенкам выстроилась пара десятков упакованных в целлофан картин различных размеров. На старинном диване в стиле ампир сидели ошалелые понятые — водители «Газелей», которые весь день возили по Москве изъятый антиквариат.

Лукашкина опять начала что-то гундеть о посторонних на месте производства следственных действий.

— Это ещё неизвестно, кто сторонний и кто посторонний, — буркнул Шведов. — Пыл уймите, от излишней ретивости цвет лица портится.

Действительно, с цветом лица у Лукашкиной в тот же миг стало совсем неважно — от злости на нём выступил нездоровый румянец.

— Мы поехали, — сказал Шведов. — А вы не забудьте нас включить в списки имеющих доступ к подозреваемым в ИВС. Кстати, Омаров вам привет прислал.

— Что? — посмотрела на него следачиха.

— Из Бельгии. Он уже там.

Лукашкина пожала плечами, на лице не отразилось никаких эмоций по поводу этого заявления. Только сказала:

— Упустили.

Оперативники вышли из магазина, постояли на крыльце. Шведов вытащил сигарету и произнёс:

— Что-то подустал я. Старость не радость… Поехали-ка по домам. Завтра отсыпаемся. Часа в два встречаемся. И едем с Левицкими беседовать.

Из помещения вышел оперативник из ГУБЭПа и спросил с некоторой завистью:

— Отчаливаете?

— Дипломатично удаляемся, — сказал Шведов.

— Везёт. А тут с этой дурой, чувствую, до утра торчать… Кстати, знаете, что мы на хате у Левицких надыбали? Сводки наружного наблюдения. Объект вышел. Объект вошёл. Чем-то похожие на те, которые делает МВД, но несколько в иной стилистике. Какая-то частная сыскная фирмочка работала.

— За кем ходили?

— За потерпевшим.

Платов сразу вспомнил фотографию у киллера, по которой он должен был исполнить Кононенко. Она похожа на те, которые делает «наружка».

— Вот, значит, как, — задумчиво протянул он. — Ну что ж, есть тема для разговора с Левицкими. По поводу мокрухи…

Лукашкина не обманула — она включила оперативников в список на допуск к обвиняемым, так что теперь они имели удовольствие вплотную пообщаться с задержанными.

Выводной ввёл Левицкую в комнату для допросов с привинченной к полу мебелью. Ирина уже уверенно держала руки за спиной, выглядела неважно — под глазами мешки, бледная и всклокоченная.

— Что вы от меня хотите услышать, господа? — произнесла высокомерно, будто снисходя до неразумных детей. От её пустого, будто безжизненного взгляда Платов даже поёжился.