Евгений Сухов - Искупление вины

— В Вологде проживает женщина, которую он очень любит.

— Он сам о ней рассказал?

— О ней он как раз не сказал ни слова, об этом мы узнали по оперативным источникам. Судя по всему, он вернулся сюда из-за нее.

— Любовь?

— Получается, что так.

— Что за девушка?

— Зовут ее Мария Радчикова, девичья фамилия Зотова. Двадцать два года, работает в железнодорожном депо сметчицей. Весьма привлекательная особа. Недавно вышла замуж. В деле имеется ее фотография.

Майор Волостнов согласно кивнул. В дело была вклеена фотография, не заметить которую было невозможно, уж слишком привлекательная женщина.

— Помню… Кто у нее муж?

— Капитан интендантской службы. По отзывам соседей, живут хорошо, не ссорятся. Есть ребенок.

— За женщиной установить наблюдение. Хотелось бы верить, что Зотова в этой истории ни при чем.

— Мы уже работали в этом направлении. Выявили круг ее знакомых, с кем она общается… Ведет довольно замкнутый образ жизни, никуда не ходит и ни с кем особенно не встречается. Разве только с двумя-тремя школьными подругами.

— Как ты думаешь, почему Аверьянов пошел на службу к немцам?

— Думаю, что у него не было выбора. Просто хотел выжить. С пленными немцы не церемонились. В сборном лагере под Харьковом, в котором он сидел, только за первые два месяца умерла от голода и ран половина пленных, а это несколько тысяч человек.

— А сам он что сказал в свое оправдание?

— То, что говорят и остальные. Все их рассказы будто бы под копирку. Родину не предавал, в плен попал только после того, как закончились патроны. Не стал оставлять для себя последний патрон только потому, что рассчитывал вернуться назад и помочь родине. Согласился пойти в немецкую разведшколу для того, чтобы, вернувшись, кровью искупить свою вину.

— И ты ему веришь, Владимир Семенович? — в упор посмотрел на заместителя Волостнов. Отношения между ними оставались дружескими, вот только взгляд Льва Федоровича с новой должностью как-то вдруг потяжелел. Елисеев невольно поймал себя на желании распрямить малость ссутулившиеся плечи.

— Вопрос непростой… Плен меняет даже самого сильного человека, но я бы рискнул привлечь Аверьянова к оперативной работе.

— Хорошо… Мне важно услышать твое мнение. А что другой диверсант?

— Настоящая его фамилия Лиходеев, в школе учился под псевдонимом «Синица». Из раскулаченных, при первой возможности перебежал к немцам. Из идейных. Кому уж я не стал бы доверять, так это ему, как он выразился, у него с Советской властью персональные счеты. Хотя его показания не противоречат тому, что уже рассказал Аверьянов.

— Это не может быть сговор или тонкая игра «Абвера»?

— Не похоже… «Абвер» не мог учесть всего, а вопросов мы задавали много. Их рассказы различаются только в деталях.

— Что ж, начнем с этого Аверьянова, а там посмотрим. В конце концов, расстрелять мы их всегда успеем. Вот что, Владимир Семенович, распорядись, чтобы привели ко мне Аверьянова.

Майор Волостнов допивал кружку чая, пролистывая документы, когда к нему в кабинет двое конвойных ввели молодого мужчину лет двадцати пяти. Он был чуть выше среднего роста, с крепкими, привыкшими к физической работе плечами. Глаза майора натолкнулись на спокойный и волевой взгляд, свидетельствующий о крепком характере. Безусловно — личность, такие встречаются не часто. Чтобы так смотреть на начальника управления НКВД, требуется недюжинная воля.

На предложение присесть Аверьянов поблагодарил сдержанным кивком и неторопливо опустился на стул. Широкие ладони, уподобившись примерному ученику, положил на колени и в ожидании посмотрел на Волостнова.

Лев Федорович не торопился начинать разговор, пусть осмотрится и осознает, в какой именно кабинет его доставили. Пусть поймет, что его делу придают особое значение — не каждый арестованный удостаивается чести разговаривать с начальником Управления.

У майора уже сложилось об Аверьянове собственное мнение. Такого человека окриками не напугаешь, скорее всего, наоборот, можно только настроить против себя. А важно расположить к себе, показать, что в нем заинтересованы, что его ценят, вот тогда Аверьянов может раскрыться по-настоящему.

Даже самый серьезный разговор следует начинать с обычной мелочи, и Волостнов, глядя прямо в глаза Аверьянову, спросил:

— Курите?

— Есть такой грех, товарищ майор, — ответил Аверьянов, едва улыбнувшись.

Лев Федорович пододвинул ему пачку папирос «Казбек». Тот благодарно кивнул и неторопливо, догадываясь, что разговор будет продолжительным и непростым, вытащил папиросу и очень тщательно размял слежавшейся табак. Столь же неспешно поднял со стола спичечный коробок и прикурил.