Владимир Колычев - Тюрьма, зачем сгубила ты меня?

– А мы еще смеялись над Рябковым, – вспомнил Репняк. – Надо было сразу запись поднять. Да пока догадались… Зато со вторым не оплошали. Инспектор с шестого поста его видел. В сон, говорит, клонило, а как увидел эту жуть, так два дня потом спать не мог… Вот, смотри…

В этот раз вьюжный снег не попадал в объектив камеры, и освещение тюремного коридора было равномерным. И хорошо было видно эфемерный силуэт, очень напоминавший человеческий. Но это был всего лишь силуэт – ни черт лица, ни контуров одежды. Все то же облачко, светящееся изнутри. Появилось оно ниоткуда, плавно по косой траектории проплыло через коридор и вошло в закрытую дверь двести двадцать шестой камеры. Именно проплыло, потому как Андрей не заметил, чтобы оно двигало ногами и руками в такт движению.

– А на следующий день из этой хаты труп вынесли… – не то, чтобы скорбно, но уж точно безрадостно сказал Репняк. – Смотрим дальше…

В третьем случае привидение было заснято на перекрестке двух продолов, один из которых вел в триста тринадцатую камеру. Именно в эту сторону и направился призрак.

– Не нравится мне все это, – озадаченно сказал Андрей.

– Ясное дело, кому такая чертовщина понравится. Ладно, если бы просто призрак бродил, а то трупы появляются. В этот раз Карцева, кажется, вынесли…

– Да я в курсе.

– Михалев его опустил. Ни Михалева, ни Карцева…

– Вот это мне и не нравится… А ну-ка еще раз прокрути картинку…

Смешно даже думать о том, что в привидении было нечто противоестественное. Здесь ни что-то, а сплошь – мистика. Но все же мелькнула у Андрея мысль о каком-то неуловимом пока несоответствии с тем, что он видел, и тем, что должно быть. Мелькнула и погасла. А повторный показ не смог распалить потухший уголек… воображения.

– Даже не знаю, что и думать.

– Было у нас тут уже однажды. Давно, мы с тобой тогда еще в школу ходили…

– В восемьдесят седьмом?

– Да, да.

– Знаешь?

– Да говорили. Два привидения, два трупа.

– Вот-вот, на том все и затихло…

– Тогда еще не было систем видеонаблюдения…

– Хватит с нас и этой жути, – кивнул Репняк на погасший монитор.

– Весело живем, – мрачно усмехнулся Сизов.

– Обхохочешься… Бугримов правильно говорит, сносить нашу тюрьму давно пора. Сколько ж лет стоит, а что было здесь… И будет что, если не сравнять ее с землей… А что, центр города, земля дорогая, можно дом здесь элитный построить. Только скажи, инвесторы найдутся…

– Сначала новую тюрьму построить надо.

– Само собой. Сколько уже новых тюрем построено, чем мы хуже?

– А где ее построят? За городом?

– Да хотя бы так. Зато никакой бесовщины…

Разговор с Репняком оставил в душе неприятный осадок. Человек всерьез верил в злых призраков. Андрей не хотел ему уподобляться, но факты настраивали на минорно-мистический лад…

Лыпарев встретил его с распростертыми объятиями. Глаза светятся, улыбка до ушей.

– С возвращением вас, товарищ майор!

– Рано радуешься.

– Что, еще нет? – Саша сделал вид, что расстроился.

– С понедельника выйду. А потом буду должность принимать.

– Какую должность?

– Свою!.. И не знаю, сдашь ты ее мне или нет. Два трупа у тебя, Саша. Два. И насколько я понял, виновников ты не нашел…

– Какие виновники, Андрей? Оба умерли своей смертью.

– Ты-то хоть сам в это веришь? Или просто хочешь в это поверить.

– А может, я просто отчетность не хочу нарушать… Я ж не дурак, Андрей. Ладно, Михалев сам по себе мог ласты склеить. Да и Карцев тоже мог, от переживаний там, депрессии. Но две смерти сразу. И связь между Михалевым и Карцевым налицо.

– Рассуждаешь ты верно… Трупы осматривали?

– Да. Но ничего настораживающего.

– Может, яд какой-то?

– У нас же здесь не мадридский двор… Хотя все может быть… Но следов яда не обнаружено, равно как иных токсических веществ…

– Их-то хоть вскрывали, трупы-то? – усмехнулся Андрей.

– Ну, как положено.

– И экспертизу проводили, как положено, в ритме тяп-ляп-танца?

– Не знаю, как ее проводили, но наркотическое вещество в крови Михалева обнаружено.

– Что конкретно?

– Анаша, анаша, до чего ж ты хороша…

– На лирику потянуло?

– Ага, на маргинальную лирику. На фоне прозы жизни… Всей камерой анашу курили. Сапожков рассказывал. Он привидение увидел, в двести двадцать шестую за ним вломился, а там анашисты. Малыши, малыши накурились анаши. Хохотали до упаду. Я им потом шмон грандиозный устроил, коробок с травкой нашли. Вернее, с тем, что от нее осталось… Вечером не курили. А утром труп вынесли…