Б. Седов - Бандит по особым поручениям

Итак, две новости. Одна хорошая, вторая плохая. Первая заключается в том, что найдены оба Ромы. «Найдены» – сказано громко. Кто кого нашел – вопрос спорный. А вторая, та, которая плохая, состоит в следующем: ни один из них не помнит своего детства. Папа, мама, соски – это, конечно, помнят. А вот, чтобы по-настоящему – ранец, школа, мать, отец – ни в какую. Или не помнят, или не хотят помнить. Еще точнее – помнят, но не хотят, чтобы это знали другие. Вполне возможно, что покойник Коломиец одному из них шепнул: «ху из ху», и велел, если тот хочет жить дальше, молчать. И он молчит.

Понимая, что занимается неблагодарной работой, Мартынов прикинул навскидку, кто из этих двоих может быть Артуром Мальковым – Гулько или Метлицкий? Бестолковое это, конечно, занятие, но все-таки…

Дом с лавочками, о которых упоминал Метлицкий, существовал. Сонные наваждения милиционера были похожи на те, которые наяву наблюдал Мартынов своими глазами в Ордынске, куда заскочил, перед тем как впервые ехать в Новосибирск. Он подъехал к дому, где проживали Мальковы, и простоял там около трех часов, стараясь в точности запомнить каждую деталь стоящей перед глазами картины. Количество ножек у лавочки, количество окон на фасаде, количество ступеней на крыльце. Запоминал людей, входящих в дом и выходящих из него, просчитывал, кто из них появлялся дважды, трижды, четырежды… Забивал в свою память, сколько гаражей в ряду напротив дома, какие машины паркуются.

Так вот, дом, о котором упоминал Метлицкий, существовал. Только он был не оранжевый, а коричневый. И не с «лавочками», а с «лавочкой». С одной лавочкой. Впрочем, это сейчас дом коричневый. А четверть века назад, когда он был построен, он был именно оранжевым. Детская память, склонная к акцентированию моментов и преувеличиванию фактов, фиксирует мгновения, которые со временем мутируют. Точно так же человека, приехавшего в свой двор годы спустя, небольшая сосна во дворе удивит своим карликовым ростом, ибо та сосна, из детства, была настолько высока, что по ней можно было забраться на небо.

А что касается собаки… Действительно, дети очень хорошо запоминают животных, особенно тех, с кем жили поблизости. Постоянное общение сближает, делает друзьями, положительные эмоции усиливаются, и память тут же делает на этом ударение. Собаки около коричневого дома Мальковых в Ордынском сейчас не было, но это не значит, что ее не было двадцать пять лет назад.

Метлицкий?..

И тут же вспомнился настороженный взгляд Гулько, когда тот услышал фамилию «Мальков».

Круто развернувшись в пятидесяти метрах от гостиницы, Мартынов бросил взгляд на датчик емкости бака и погнал машину к «Прощальному» магазину. Так здесь, в Новосибирске, называется последний магазин города. Дальше – только дорога. Через рабочий поселок Ордынское – и дальше.

«Дальше» Мартынова не интересовало.

«Черт тебя побери, Метлицкий! – думал он, мчась по ночной трассе. – Не мог ничего другого вспомнить, кроме собаки на цепи!»

Задержанный осторожно вошел в кабинет. Уставился на знакомый стул. Он сидел на нем вот уже почти сутки, по три-четыре часа кряду, с перерывами на час-полтора.

– Проходи, Родищев, садись. – Хозяин кабинета выдвинул ящик и покосился на забытые Мартыновым настоящие «Мальборо». – Начнем сначала…

Андрей Петрович въехал в поселок ровно в двенадцать часов тринадцать минут. Если во дворе дома Мальковых не окажется ни одного старожила – что не удивительно, если посмотреть на часы – то придется ночевать в гостинице. Только не в «Центральной», а в притоне для дальнобойщиков у ордынского автовокзала. Но Мартынова гнало время. Точнее – его нехватка. Если повезет, то уже через два часа он снова вернется в Новосибирск с информацией. Это та самая работа, которую он представлял себе, когда летел на «Боинге» в Москву, и когда летел на «ИЛе» в Новосибирск. Он знал, что придется устанавливать самые маленькие, порой кажущиеся бестолковыми, факты, гнаться, пытаясь ухватить за хвост время, болтаться между городами и весями и разговаривать, разговаривать, разговаривать… Россия – не Бейрут. Найти человека без корней в ней трудно, но не невозможно.

Осторожно вкатившись в темный, освещенный одними лишь окнами двор, он заглушил двигатель и притворил дверь…

Жизнь в периферийных городках открыта и проста для понимания. Свое личное нигде не прячется так тщательно, как в крупных городах. В поселках, где каждый знает каждого, дверь в чужую жизнь всегда приоткрыта. Вот на первом этаже крайнего подъезда в окне видна веселая сценка. Муж принял на «сотню» больше, чем обычно, и сейчас на кухне пытается доказать жене, что та «сотня» – не лишняя, она – запасная. Получается, конечно, неубедительно, но хорошо хоть, что вообще получается.