— Вот так. Я поступил правильно, — почти беззвучно произнес Игнат. И всё же смущенно оглянулся — не слышал ли кто, как он разговаривает сам с собой. Не видел ли кто, как этот свихнувшийся Игнат Анатольевич, словно совершая какой-то кощунственный ритуальный обряд, расколотил бутылку «Столичной».
Ни единой живой души в обозримом пространстве не наблюдалось. Да и кого можно встретить в сентябре на дороге, упирающейся в деревню, в которой по окончании дачного сезона остаются жилыми только три дома?
— Вот так! — Игнат бросил еще один взгляд (уже не тупой, а исполненный твердости и даже некоей гордости за содеянное) на потемневший от водки булыжник и, размахивая пакетом с так и не пригодившимися «больничным набором», кружком краковской колбасы и пластиковым стаканчиком, уверенно зашагал домой.
Ужасающий сплин, который корячил его на протяжении трех месяцев, действительно, отступил, наверное, признав свою неспособность свернуть набекрень мозги столь характерному и волевому мужчине, каким являлся Астафьев Игнат Анатольевич — убийца, насильник, бывший алкаш и будущий удачливый бизнесмен.
Всё хорошо — лучше не пожелаешь!
Давно подмечено, что неприятности бродят по жизни дружными стаями. Приятности, наверное, тоже.
В мозгах стало светлее. Депрессия отступила. Решение больше не брать в рот ни капли спиртного в своей нерушимости не вызывало никакого сомнения. Сама судьба уберегла от поспешного шага и скроила всё так, чтоб не позволить добровольно сдаться в дурдом.
А тут и еще одно радостное известие, которым Игната сразу порадовал Петр Тимофеевич, стоило только переступить порог дома.
— Пришло письмо от Светланы. Лежит на столе в твоей комнате.
Вроде бы, ничего удивительного. Никаким выдающимся событием то, что Светлана, по-прежнему строго соблюдающая график отчетности о событиях (или их полном отсутствии) в Пушкине, прислала очередное письмо, не было. Так же, как и ставшая уже сакраментальной фраза о том, что «никто не звонил, тобой никто не интересовался, милиция поисками девки больше не занимается и, вообще, всё спокойно» никаких положительных эмоций давно не вызывала. Но на этот раз в письме было еще и нечто такое, что просто не могло не порадовать.
«Свои дела окончательно привела в порядок, — сообщала Светлана, — и всё срослось у меня настолько удачно, что даже не ожидала. Раньше боялась сглазить, и если о чем и писала, то делала это со всей осторожностью. Теперь могу смело рассказать тебе, что уже обжилась в своем кабинете в городской администрации, a дело, которое пробивала все три последние месяца, сейчас резко сдвинулось с места и пошло вперед семимильными шагами. Так что без твоей помощи мне теперь не обойтись, и, сразу предупреждаю: впереди тебя ждет очень много работы. Хорошо оплачиваемой работы!!!Одним словом, довольно бездельничать на тещиных блинах, готовься приступать к делу уже с понедельника. И встречай меня в четверг, 10-го, с савеловского поезда, вагон № 9. На протяжении трех дней перевожу дух у родителей, а в воскресенье вместе возвращаемся в Пушкин. Надеюсь, машина у тебя на ходу».
«А пес ее знает! — радостно улыбнулся Игнат и подумал, что сегодня среда, а значит, завтра предстоит ехать в Неблочи на вокзал. — Надо сходить завести»…
— Игнат Анатольевич, идите обедать. Ну, что пишет Светлана? Как обычно?
— Нет, не совсем. Сообщает, что приезжает завтра на савеловском поезде. Так что, утром отправлюсь встречать. А сейчас надо проверить машину. Как-никак, простояла без дела с июня.
— Так а обедать?
— Немного попозже. Вот заведется мой «Опель»…
«Опель» завелся с первого раза, даже и не подумав капризничать. Хотя, иначе быть не могло. Ведь приятности бродят по жизни дружными стаями, и если всё складывается удачно, то исключений из этого правила практически не бывает. Одним словом:
Всё хорошо — лучше не пожелаешь!
ВИКТОРИЯ ЭНГЛЕР
15 сентября 1999 г. 21-50 — 22-40
Кофе выпит. Съедены три бутерброда с сыром и колбасой. Мои и Тамарины вещи (слава богу, не так уж их много) распиханы по нескольким продуктовым пакетам. Посуда вымыта, остатки еды из холодильника и со стола перекочевали в помойный мешок. Последней из наших бебех, [57] Бебехи (уголовн) — шмотки, вещи.
на которую я совершенно случайно натыкаюсь в кухонном шкафчике за баррикадой из кастрюль, плошек и мисок, оказывается Тамарин сотовый телефон, который это «дитя технического прогресса» в упор игнорирует, как излишество, и за два месяца со дня его подключения, кажется, так и не научилась вводить свой PIN-код. А как неплохо было бы сейчас позвонить ей на мобилу, узнать, как дела. Но — увы. Что-нибудь вбить в башку упершейся Томки практически невозможно, и при всём при том, что компьютерные азы она освоила без каких-либо осложнений, мобильник у нее вызывает некое подобие аллергии. Что же, кто-то перешагивает через трещинки на асфальте, кто-то страдает аэрофобией, кто-то испытывает неприязнь к сотовым телефонам. У всякого свои прибабахи. Почему Тамара Астафьева должна быть исключением?
Читать дальше