Борис Седов - Пленница

— Ты немного ошиблась адресом, Тамара, — положила она руку девочке на плечо. — Убийством твоих родителей занимается не милиция, а прокуратура. А это два разных ведомства, хотя и очень тесно сотрудничающие. Прокуратура находится отсюда поблизости, надо только перейти через дорогу, но сейчас тебе туда отправляться нет смысла. Тот следователь, о котором ты говоришь, а зовут его Комолов Альберт Поликарпович, если там и появится, то не раньше, чем к вечеру. Я с этим Комоловым лично знакома очень неплохо. Поэтому идем-ка сейчас ко мне в кабинет, подождешь там. А может, и мне поведаешь о проблемах, что тебя к нему привели. Глядишь, с ними легко справлюсь и я, и не надо будет отвлекать от важных дел занятого человека.

«Вряд ли у него сейчас есть что-то важнее того, что я собираюсь ему рассказать, — подумала Тамара, — но раз для этого придется его подождать, ничего не поделаешь, придется принять приглашение Ольги Геннадьевны. Хотя бы напоит чайком».

— Ладно, пойдемте к вам, — согласилась она. И оказалась в кабинете инспектора по делам несовершеннолетних. Которая, действительно, угостила чаем с печеньем. И, как оказалось, была очень близко знакома со Светланой Петровной. И, очень дотошно выспрашивала Тамару о ее житье-бытье после смерти родителей. И, была готова костьми лечь, чтобы выведать у Тамары, о чем же она хотела побеседовать с Комоловым из прокуратуры.

А ведь Тамара уже собиралась рассказать все-все-все этой обаятельной тетеньке. И о поездке в Тярлево и знакомстве с пани Холупковой; и о тех разговорах между Толстой Задницей и дядей Игнатом, что подслушала с помощью миски; и о страшных выводах, к которым в результате пришла; и о постоянных издевательствах дома, направленных на то, чтобы не просто подавить, а довести до самоубийства или хотя бы лишить рассудка. Обо всем, обо всем!

Если бы только Ольга Геннадьевна в начале беседы не призналась неосторожно в близком знакомстве с толстухой!

Но теперь уж рот на замок? И за полтора часа, что провела в кабинете Ольги Геннадьевны, Тамара ограничилась лишь жалобами на чрезмерно строгое отношение к ней со стороны опекунов — мол, сплошные ограничения: никаких друзей и подруг, никакой улицы после школы, читать можно только программную литературу, а к телевизору нельзя подходить даже близко.

— А ты, Тамара, постарайся взглянуть на все это с другой стороны, — разглагольствовала Ольга Геннадьевна, устроившись за столом напротив девочки. — Например, ты же сама говорила, что в августе у тебя было сотрясение мозга. Так стоит ли, пока не окрепнешь, лишний раз смотреть телевизор и насиловать голову дурацкими передачами, которыми сейчас заполнен эфир? То же и о книгах. Я уверена, что тебе сейчас не хватает времени, чтобы разобраться с уроками и той литературой, что рекомендуют учителя. Теперь насчет улицы. Мой тебе добрый совет: положись в этом вопросе на опыт Светланы Петровны. Уж кто как не она в курсе, во что сейчас превращается улица. Повсюду разврат и наркотики. Ты же не хочешь превратиться в неизлечимую наркоманку или проститутку? А это, увы, сейчас очень легко. Один неосмотрительный шаг, и ты попалась! То же с друзьями-подругами. К их выбору следует относиться с большой осмотрительностью. Лет пятнадцать-двадцать назад во времена моего детства считалось: мы гуляем в одном дворе, учимся в одном классе — значит мы друзья. Сейчас же в любом человеке, которому ты доверяешь, вполне может таиться враг. Времена, Томочка, к сожалению, изменились. И это произошло слишком резко. Очень многие оказались к этому не готовы. И поэтому порой попадают в ужасные ситуации. Поверь, по роду службы это все у меня на виду. И у Светланы Петровны — тоже. Потому она так о тебе и печется. И, возможно, в некоторых вопросах даже перестраховывается. Не суди ее строго. И слушайся. Когда подрастешь, будешь ее за это благодарить.

«Если эти пять лет еще удастся прожить, — размышляла Тамара, — то уж благодарить Толстую Задницу мне будет не за что. А если к тому времени она сама сдохнет, не поленюсь сходить к ней на кладбище, чтобы воткнуть в ее могилу осиновый кол!»

— А побеседовать со Светланой Петровной я тебе обещаю, — через узкий стол уперлась взглядом в Тамару Ольга Геннадьевна. — Конечно, о послаблении дисциплины речи не будет. Но и полностью лишать тебя моциона она тоже не вправе…

«Моцион? А что это такое? То же, что и рацион? Но о том, что меня сутки держали на хлебе и воде, я, кажется, не упоминала ни словом».