Александр Золотько - Под кровью — грязь

– Я решил все, что нужно передать руководству через того Александра Гаврилина, которому сегодня подарил жизнь.

– Ну и передавайте.

– Но в этом случае мне не нужны вы.

– Что? Что вы имеете ввиду?..

–Вы и сами уже все поняли.

– Не надо… Я вас прошу – не надо… – Пустышка попытался еще отступить, но наткнулся спиной на стену, – нет!

– Так получилось, – сказал Палач и вынул из кармана плаща пистолет.

Пуля ударила Пустышку в грудь, но он не упал, а, оттолкнувшись от стены, внезапно шагнул к Палачу. Правая рука его поднялась, будто он хотел положить ее на плечо убийцы.

Палач выстрелил еще раз, и на этот раз пуля оттолкнула тело назад к стене.

– Исповедаться, – сказал Палач неожиданно для себя.

Все валится. Все просто рассыпается, словно замок из пересохшего песка. Нет, Гаврилин честно пытался найти выход из идиотского положения, в которое попал благодаря совместным усилиям Артема Олеговича и Палача.

Связи не было. На звонки в банк отвечала секретарша. Она совершенно не знала, где находится вице-президент, и не понимала или делала вид, что не понимает, когда Гаврилин пытался выяснить, кто может заменить Артема Олеговича.

Мелькнула надежда, что можно будет добраться до пульта, за которым неоднократно пришлось проводить ночь, но бронированная дверь была закрыта наглухо.

Самое отвратительное было в том, что время шло, Палач мог позвонить в любой момент.

– Может, назначим с ним встречу, – предложил Хорунжий, – и попытаемся его взять?

Гаврилин красноречиво промолчал, и Хорунжий подобных предложений больше не делал.

С точки зрения выполнения приказа все шло совершенно нормально. Палач сообщил о своей готовности, то, что Артем Олегович не был высшей инстанцией, Гаврилин догадывался уже давно, и его попытка убрать наблюдателя ничего не меняла. Так что, можно было совершенно спокойно проводить операцию и дальше.

В конце концов, сказал Хорунжий, до Рождества еще куча времени.

Куча времени. Целая неделя. Можно расслабиться и ждать, пока обеспокоенное молчанием и отсутствием Артема Олеговича высшее руководство соизволит нашарить в промокшем насквозь городе наблюдателя. Гаврилин и сам попытался сгоряча убедить себя в том, что это так, что никакой катастрофы нет и не будет, но…

Сам он в это не верил. А после встречи и совершенно сумбурного разговора с Палачом растаяли последние иллюзии. Что-то звенело за спокойствием Палача, словно проволока или струна, перед тем, как лопнуть от напряжения.

Когда-то у Гаврилина под пальцами лопнула гитарная струна, и в памяти осталась внезапная острая обжигающая боль и резкий, плачущий звук. Что-то Палач все-таки задумал. И уже можно было не ломать голову по этому поводу. Сам позвонит и сам все расскажет. Обещал.

День был потрачен на попытки найти выход. И потрачен впустую. Гаврилин сидел дома, все еще надеясь, что ему позвонят, если не по мобильному, так по домашнему. Хорунжий сообщил, что группа Палача из-под наблюдения ушла, расставил своих людей вокруг дома Гаврилина и уехал, пообещав что-нибудь выяснить.

Что прикажете делать? Что вообще должен делать человек после того, как его дважды… или трижды?.. за одни только сутки собирались убить и дважды целились в живот из пистолета.

Иногда хорошо помогает еда. Сесть, покушать, кровь от головы отольет, прильнет к желудку, и начнется благостный процесс пищеварения. Мысль показалась настолько соблазнительной, что Гаврилин чуть было не полез в холодильник. Потом остановился.

Есть. В смысле кушать. Отрывать зубами мясо от куска, потом все это пережевывать, потом глотать… ужас!

Вегетарианцы всех, кто ест мясо, называют трупоедами. А трупов на сегодня с меня довольно, подумал Гаврилин. И вообще, кушать, как говорил один знакомый, – это в человеке от свиньи. Лучше выпить. Тем более что всего через три часа будет очень веский повод для этого.

Новый год. Через три часа… Всего через три часа закончится этот проклятый, залитый дождями и кровью год, и наступит Новый, который вряд ли будет лучше.

Здравствуй, жопа, Новый год, как говаривал, бывало, старый приятель, человек в общем интеллигентный. Гаврилин, не включая света в комнате, подошел к окну. Темнота.

Света во дворе, естественно, не было, светились только окна домов. В некоторых были видны гирлянды елочных огоньков.

Люди готовятся к празднику. Или уже приступили. Гаврилину всегда нравился этот день. Целый год ждешь, поглядываешь на календарь – там, за последним его листком, спрятано что-то невообразимо важное. Потом – ждешь, пока ударят куранты, потом – борешься со сном до утра, а потом – потом разочарование и ожидание нового праздника.