Андрей Воронин - Я вернусь...

Очнулся он в четвертом часу утра, на полу кабинета, с задранными на диван ногами и почему-то замотанный в медвежью шкуру, как витязь на привале. Голова у витязя была пустая и гудела, как трансформаторная будка, но в целом состояние было вполне удовлетворительное, из чего сам собой напрашивался не слишком оригинальный вывод, что виски "Джонни Уокер" – продукт действительно качественный.

Сразу же вслед за этим выводом в гудящей пустоте его сознания возникло одно-единственное слово – Филатов. Почему именно Филатов, а не Адреналин, Зимин не знал, но тут же сел, будто подброшенный пружиной, смутно ощущая, что пропил, проспал, проворонил что-то важное.

Да, "Джонни Уокер" помог, и образ Адреналина с развороченной головой хоть и не исчез совсем из сознания Зимина, но сжался, утратил объем и свой пугающий реализм, выцвел и сделался плоским и размытым, как скверная фотокопия известной картины в школьном учебнике. Теперь это была просто картинка: хочешь – возьми ее в рамочку, повесь на стенку и любуйся в часы досуга, а хочешь – подотрись ею и спусти в унитаз. Старина Джонни, джентльмен в красном кафтане, белых лосинах, котелке и высоких сапогах для верховой езды, с тросточкой в руке, широко шагающий по золотому полю известной всему миру этикетки, помог Зимину, но он же его и подвел, заставив забыть о Филатове и выпустить его из поля зрения на непозволительно долгий срок, на целые, пропади они пропадом, сутки.

Зимин высвободился из теплых меховых объятий медвежьей шкуры, перебрался с пола на диван и попытался сообразить, почему его так беспокоит Филатов – персонаж с его точки зрения второстепенный, малозначительный и где-то даже комический. Ну, Филатов... Плечистый лох, которого они с Лузгиным намеревались обчистить. И обчистят непременно, как только Лузгин выйдет из своей дурацкой больницы, куда угодил с дурацким переломом, случившимся в самое неподходящее время.

Вот то-то и оно, что в неподходящее. Как-то уж очень ловко это получилось. Обо всем договорились, все подготовили, спланировали... Оставалось, что называется, только кнопочку нажать, и вдруг – бац! – он, видите ли, в больнице... Странное какое-то совпадение, нехорошее. С душком.

Да и сам Филатов – фигура довольно неопределенная, требующая незамедлительного прояснения. Это в субботу, когда Зимин уламывал адвоката рискнуть карьерой ради огромного куша, Филатов выглядел безмозглым шкафом, динозавром-альтруистом, лопухом с большими деньгами. А теперь? Кто, кстати, привел его в Клуб – уж не Мирон ли? Точно, Мирон! Тогда, в субботу, Зимин не придал этому значения, потому что еще не знал, что Мирон под него копает. А теперь знал, и Филатов начал понемногу представать перед ним в новом свете. Кто он вообще такой, этот Филатов? Откуда взялся? Чем живет? Зачем пришел в Клуб? И эта дикая история с пожертвованием полутора миллионов на клизмы – что это, врожденная глупость или грубая провокация?

Зимин с размаху ударил себя кулаком по лбу. Кретин! Ну конечно, провокация! ТАКИХ дураков, каким выглядел Филатов, на свете просто не бывает, зато провокаторов – сколько угодно. Хоть пруд пруди. И на кого они только не работают! На ментовку, на ОБЭП, на бандитов, конкурентов, газетчиков... Мирон, кстати, был газетчиком, и именно он притащил этого своего Филатова в Клуб. Ой-ей-ей!

Он заставил себя успокоиться – с трудом, но заставил. Ну ладно. Допустим, это была провокация. Допустим даже, что она удалась и что господин адвокат сейчас ни в какой не в больнице, а, скажем, в следственном изоляторе. Ну и что? Он-то, Зимин, здесь при чем? Ну, сдаст его Лузгин, и что? Не было этого, гражданин следователь! Это он на меня, простите, клепает. Да и с чего бы вдруг Лузгину оказаться в СИЗО? Что, убил он кого-нибудь? Украл? Счета перепутал – так это по ошибке... Нет, провокация, наверное, все же отпадает. Странная какая-то провокация. Глупая и бесцельная. Если подумать, то в СИЗО их надо было бы сажать вдвоем – господина адвоката, и его, Семена Зимина, за компанию. Счетов-то было два, и денежки Лузгин должен был поделить пополам. Если бы он это сделал и если бы его на этом замели, сидеть бы им сейчас в соседних камерах...

Словом, в данный момент все упиралось в Лузгина. Думать о Филатове было бесполезно: Зимин о нем ничего не знал.

Он вскочил с дивана и, как был, в носках, трусах, мятой рубашке и сбившемся на сторону галстуке, побежал искать телефон. Набирая номер Первой Градской, Зимин подумал, как это будет смешно, если вдруг окажется, что Лузгин спокойно спит на койке в травматологии – с ногой на растяжке, с уткой под кроватью и с перемазанной манной кашей физиономией.