Андрей Дышев - Черный тюльпан

– Ну все, Григорий, поиграли, и хватит! – сказал я.

– Вы что?! – произнес он хриплым голосом. – Очумели? Помирились и взбесились, что ли?

– Не валяй дурака, – сказала Анна, поднимая с травы бинокль. – Нам все про тебя известно.

– Это мое личное дело! – крикнул Гриша и заерзал подо мной.– Да отпусти же ты!

– Иуда! – сказал я ему. – Учти, что у нас с Князем хватит сил затащить тебя на стену и сымитировать трагический срыв.

– Придурок! – заорал Гриша. – Моралист! Это мое личное дело, и не тебе учить меня морали!

– Твое личное дело? – усмехнулся я. – Стукачей надо давить, как вшей.

– Ну кому, кому я буду на нее стучать, недоумок? – взорвался Гриша и постучал себя по лбу. Моя рука ослабла, он выскользнул из-под нее и сел, застегивая пуговицы рубашки. – Хахалю ее? Или ей на работу? Да эту стерву только могила исправит!

Мы с Анной посмотрели друг на друга, затем снова на Гришу.

– Так ты… э-э… за кем… – с ужасом произнес я, подозревая страшную ошибку.

– Что – за кем? – Гриша яростно стряхивал с себя прицепившиеся соломинки. – Если вы так сильно интересуетесь моей супругой, я могу доставить вам удовольствие и рассказать, как она в очередной раз тайно от меня приезжает в Судак и проводит целый месяц с какой-то волосатой обезьяной в человеческом образе.

Анна вдруг ахнула, прижала ладони ко рту и расхохоталась.

– О боже! – простонал я, с состраданием взглянул на Гришу и стал помогать ему отряхивать рубашку.

– Эта стервоза поселилась, между прочим, рядом с твоей дачей, – продолжал выкрикивать слова Гриша. – Спит с ним в одной комнате! Жрет с ним из одной тарелки! Распивает с ним винишко! И думает, что я ничего не знаю. Но я представлю ей подробный отчет!

– Гриша, – сказал я, заискивающе глядя ему в глаза и кидая испепеляющие взгляды на Анну, – мы пошутили. Мы всего лишь хотели тебя разыграть. Ты ради бога не обижайся.

– Ничего себе шутки! – Гриша покрутил шеей. – Чуть не придушил.

Мы с Анной чувствовали себя полными болванами, и это слово подходило нам куда больше, чем живописной горе, названной так явно несправедливо.

Остаток дня мы провели в Новом Свете на Царском пляже. При помощи заточки мне удалось подцепить двух камбал, прятавшихся на обросших рыжими водорослями камнях. Приготовил я их дикарским способом – на большом круглом камне, разогретом в костре. Анна утверждала, что никогда не ела ничего более вкусного. Около восьми, когда солнце закатилось за Караул-Обу и от потемневшего моря повеяло прохладой и крепким запахом водорослей, мы пошли в Новый Свет, чтобы не позднее восьми тридцати быть в лагере альпинистов. По дороге мы обсудили все нюансы предстоящей операции.

– А ты не будешь ревновать? – спросила Анна.

Я ничего не ответил ей, хотя поймал себя на мысли, что смотреть, как Анна будет обнимать кого-то из мужчин, мне будет достаточно неприятно. Но что поделаешь? Ради дела можно и потерпеть, подумал я.

Дойдя до обсерватории, мы остановились. Я пощупал рукой пристегнутую к поясу радиостанцию, взглянул на Анну, наверное, так же, как когда-то Королев на Гагарина, и пошел вверх, через лес к стене Сокола, а Анна – дальше по шоссе.

Мне надо было найти то место, откуда Анна вчера следила за мной и Гришей. Очень удобный камешек, с него отлично видны и лагерь, и шоссе. А когда стемнеет, можно будет подползти еще ближе, чтобы слышать разговоры.

Я уже был недалеко от лагеря – об этом мне подсказал слабый запах дымка от костра. Я поднял глаза и посмотрел на стену. Перила все еще навешаны. Это хорошо, они могут пригодиться для какой-нибудь неординарной ситуации.

Я шел беззвучно. В этом редком лесу, где почвы как таковой не было и под соснами и можжевельником белел лишь камень, местами присыпанный желтыми иглами, можно было не беспокоиться, что тебя вдруг выдаст треснувшая под ногой ветка. Тем не менее по мере приближения к лагерю я становился все более осторожным, все ниже склонялся к земле и к своей засаде приблизился уже ползком.

Анна была права. Если не считать двух сосен, ветви которых, как плечи богатырей, росли горизонтально в стороны и немного закрывали палатки, ничто больше не мешало наблюдению. Только я успел устроиться на каменном ложе, подперев подбородок кулаками, как на шоссе из-за поворота показался «Москвич», притормозил, прижался к бордюру и остановился. Клим неторопливо вышел из кабины, взял с сиденья ветровку, полиэтиленовый мешочек, захлопнул дверцу, закрыл ее на ключ. Посмотрел по сторонам, затем на часы, постучал ногой по колесам, несколько раз надавил рукой на багажник, и машина закачалась на рессорах. Последний гость прибыл.