Андрей Дышев - Моя любимая дура

– Значит, я заслужил именно такую благодарность от своего ученика. А ты как думала? Так часто бывает… Платок есть?.. Думает ментор: вот, мол, столько лет на него потратил, всю свою душу ему отдал, а он, свинья неблагодарная, даже спасибо не сказал… И не ведает, что душа-то его пустая, и всегда думал он только о своей выгоде, о премиях, о престиже школы, о показателе успеваемости, о звании…

– Ой, опять эти заумные речи! – рассердилась Лера. – А потом он вконец оборзеет, на шею сядет и ножки свесит…

– Ирина где? – спросил я Альбиноса.

– Вот за тем бугорком есть тропа… – начала объяснять Лера.

– Недалеко, – коротко ответил Альбинос и перевел взгляд на Мураша: – Что с ним?

– Его надо в больницу, – ответил я.

– В больницу! – воскликнула Лера с возмущением. – А может, его еще на Канары отправить? В отель пять звезд?

Альбинос опустился перед Мурашом на одно колено, осторожно тронул его за подбородок и повернул голову. Нахмурился, что-то едва слышно произнес и попытался приоткрыть опухший глаз. Мураш шевельнул губами и простонал.

– В любом случае нам пока по пути, – сказал Альбинос, поднимаясь на ноги. Подойдя к Лере, он отвязал от ее спины сноуборд и кинул его на траву. Рядом положил свою доску. Связал оба с двух сторон восьмеркой. Лера курила, поднимала глазки к небу и охала. Всем своим видом она хотела сказать: какие мы нежные! без носилок никак не можем! пинками гнать надо этого симулянта!

Мы с Альбиносом переложили Мураша на импровизированные носилки. Мураша трясло, он еще больше скрючился, прижимая колени к животу. Поза «младенец в утробе» придала ему совершенно беззащитный и несчастный вид. А я вроде как уже забыл о своей косвенной причастности к этому несчастью, и жалость к Мурашу легко трансформировалась в ненависть к Альбиносу и его дурочке. Альбинос видел, что я все больше напоминаю снятый с предохранителя лавинный заряд, но ошибочно принимал мое состояние за тревогу о судьбе Ирины.

– Ты не беспокойся, – сказал он мне, кивком головы показывая, чтобы я взялся за передний край носилок. – С твоей девушкой все в порядке. Она жива и здорова. Потерпи, не делай глупостей, и мы сразу отпустим ее, как придем на место.

– «Не делай глупостей»! – передразнила Лера, которой не по душе пришлось, что рекомендация была произнесена в слишком мягкой форме. – Только попробуй сделать глупость! Сразу дырку в голове сделаю!

И, подтверждая серьезность своих намерений, Лера вынула из-под комбинезона пистолет и покачала его на ладони. Мы с Альбиносом взялись за носилки – я спереди, он сзади. Не могу сказать, что нести Мураша на связанных сноубордах мне было легче, чем на своем горбу. Или силы меня окончательно покинули, или поверхность досок была слишком скользкая, но я вынужден был часто останавливаться и опускать носилки на траву.

Ледник погрузился во мрак, и если бы не скудный свет горных вершин, похожих на угасающие факелы, идти нам впотьмах и на ощупь. Давно я не был раздавленным обстоятельствами в такой степени. Вместо того чтобы быть моим помощником, Мураш связал мне руки и при этом еще стал вытягивать из меня последние силы. В моей голове не рождалось никаких спасительных идей, и я даже не ждал их. Теперь я уповал только на то, что смогу выдержать этот мучительный переход и увижу Ирину. А для этого надо смириться и не усугублять ситуацию. Даже если дурочка станет стучать пистолетом по моему затылку.

– Мы отпустим Ирину сразу же? Не станем дожидаться утра? – спросила Лера Альбиноса.

Альбинос, кажется, думал о другом и ответил как придется, рассеянно:

– Не знаю. Наверное… Конечно…

Он хоть и был в лучшей форме, чем я, но тоже надрывался. К тому же Альбинос шел «вслепую», так как носилки не позволяли ему видеть свои ноги и тропу, и потому часто спотыкался. Тем не менее занять мое место, повернувшись ко мне спиной, он не рискнул. Видимо, разбитая губа заставляла его быть начеку и не слишком доверять мне. Напрасно!.. Наверное, напрасно… В душе у меня не сыскать бунтарских чувств. Только уныние и ожидание встречи с Ириной. Стыдно будет, если она увидит меня в таком приземленном виде. Ждет ведь рыцаря, освободителя, героя! А припрется изможденное существо с тоскливыми глазами, да еще с носилками, на которых скрючился фиолетовый кассир. Альбинос своими румяными щеками еще больше оттенит мой безрадостный вид. Надо было, конечно, метить ему кулаком не в губу, а в глаз. С фингалом под глазом Альбинос не выглядел бы столь жизнеутверждающе. Тут я, конечно, дал маху! Сплоховал. Если еще выпадет случай, непременно буду бить под глаз. Синяк под глазом противника – то же самое, что медаль на собственной груди. Чем больше там синевы, тем больше у меня гордости и почета… Господи, да о чем это я? Какая разница, в каком виде предстать перед глазами любимой женщины, какое произвести на нее впечатление! Разве в этом суть? В этом истина?.. Как там по этому поводу высказался Ницше? «Ошибочно предполагать, что истину люди ценят больше, нежели иллюзии…» Увы, ты прав, старикан!