Андрей Дышев - Сынок

Уходя, Тамара попросила, чтобы Гешка ее не провожал.

– Не выходи, на улице сильный мороз, застудишь рану.

Она подставила ему щечку для поцелуя и, застегивая на ходу дубленку, побежала по утрамбованной дорожке на станцию.

Гешку так сильно знобило, что он включил газовую колонку, встал под горячий душ и стоял бы под ним, наверное, до самого вечера, если бы не телефонный звонок.

Звонил генерал Ростовцев.

– Гена, сынок! Как ты отдыхаешь, как твое самочувствие? – Голос у него был совсем не генеральский, а старческий, каким разве что сетуют на бедную пенсию. – Я с Сашей послал тебе колбаски и молочного кое-что…

Было время, когда он представлялся Гешке высоким-превысоким. Он ходил в начищенных до блеска сапогах, поскрипывая ими и портупеей. Он разговаривал с другими офицерами ровным и холодным голосом, а те обращались к нему сдержанно-почтительно. Разве что Кочин, дядя Женя, говорил с отцом на равных. Когда он приходил к ним, мать стелила в прихожей два маленьких половичка; Евгений Петрович, не снимая сапог, становился на них и скользил по паркету в комнату. Сажал Гешку на колени и начинал что-то рассказывать про танки, пушки и самолеты. И Гешка так был увлечен этими рассказами, что не замечал ни горящих любовью глаз Кочина, ни быстрого и тихого прикосновения его руки к руке матери. Он так и не научился понимать родителей. Они были для него чем-то вроде живой семейной фотографии, где женщина сидит, мужчина стоит, опустив руку ей на плечо, и бесстрастные их лица насыщены благополучием.

…Генерал продолжал говорить по телефону без пауз и не задавая вопросов, боясь, что если он замолчит, то наступит тишина.

– Я вот еще по какому поводу, сынок, – говорил он. – Идея у меня возникла, хочу посоветоваться с тобой… Что, если мне уволиться из армии? Весной набьем карманы деньгами и отправимся вдвоем путешествовать, а?..

«Как мы с ним одиноки», – подумал Гешка и от нахлынувшей жалости к отцу смог лишь тихо выговорить:

– Надо подумать…

Он дрожал, потому что стоял у телефона совсем мокрым; он выскочил из душевой, не успев вытереться.

– Мне уже пятьдесят пять, хватит, наверное, лямку тянуть…

О чем говорил генерал? При чем здесь пятьдесят пять лет? Гешка переступал босыми ногами по полу, прижимал локти к груди, его трясло, как в лихорадке.

– …Можем с тобой маленькую яхточку за-фрахтовать. Наймем двух матросов, прикинем маршрут, скажем, вдоль берега Крыма. Как идейка?.. Могу на март устроить тебе Финляндию или лыжный стадион в Инсбруке. Выбирай!

«Папа, родненький, – мысленно говорил Гешка, – устрой мне лучше разведроту, устрой Кочина, устрой Витьку Гурули, Игушева, и живого Яныша, и Лужкова…»

Его начинала выгибать судорога. Плечо с фиолетовым рубцом горело огнем, будто на него сыпанули совок углей из камина. А руки дрожали так, что трубка билась о подбородок. Гешка согнулся пополам, но боль с плеча уже перешла на все тело, и он встал на колени, насколько хватало провода, скрючился, как от удара в живот. «Что ж это со мной, что ж это?»

Сын стоял перед отцом на коленях. Стриженая голова. Опущенные плечи. Голые пятки…

– Геша! Геша! – кричал отец в трубку. – Почему ты молчишь? Ты слышишь меня, алло?!

«Ты сильный, ты всемогущий! Верни меня к ребятам, я выносливый, я три рюкзака на себе согласен нести. Позвони врачам, они признают меня годным к службе. Я вымолю прощение у Кочина. А для Рыбакова все девизы наизусть выучу. И ту девчонку, что загорать ходит, разыщу. Пусть врежет мне по роже – ей приятно, и мне легче станет. А лейтенанту тому надо сказать, что я дурак, потому и шутки у меня дурные, и пусть он ту девчонку в жены берет и даже не задумывается. А с Витькой Гурули хоть каждый вечер купаться ходить буду, даже в самую холодрыгу… Что мне холод? Плевать! Я, как Яныш, могу на Эльбрус голым взойти… Доказать?.. Кому доказать?..»

Трубка лежала на полу и пикала, будто считала секунды. Гешка с трудом распрямил ноги, поднял руки вверх. Боль не отпустила, а дрожь стекла в колени, и теперь каждый шаг давался ему с трудом.

Он обвязался полотенцем и, придерживаясь рукой за стену, вышел в коридор, толкнул ногой дверь.

Ослепительно белый свет облил его с ног до головы, и Гешка зажмурился на мгновение. Наледь на крыльце таяла под его пятками, и было щекотно. Гешка стиснул зубы и сделал первый шаг. Снег вовсе не был мягким и бархатистым, каким он казался из окон дачи. Гешке показалось, что тысячи иголок впились ему в ноги. Он сделал второй шаг, третий…