Андрей Дышев - Сладкий привкус яда

Теперь уже сам Панин выгребал руками глину. Я увидел край рукава белого пиджака Родиона, в который он был одет в день смерти. Татьяна коснулась меня плечом, ей невольно хотелось чувствовать меня рядом. Мы затаили дыхание. Я сжал нервы в кулаке, готовясь увидеть ужасную картину.

– Перчатки бы резиновые, – пробормотал милиционер. – И респираторы…

Он был прав, и Панин не нашел, чем возразить или объяснить отсутствие этих предметов. Ему ничего не оставалось, как приободрить милиционеров личным примером. Он осторожно спрыгнул в яму, по щиколотки увязнув в сырой глине, засучил рукава и, развернув ладони, начал всаживать их в землю в том месте, где предположительно находились плечи убитого.

– Хватай за ноги! – крикнул он милиционеру.

– Да где тут эти ноги, – бубнил сержант, разгребая руками глину, как клубок червей.

У Столешко уже не было сил стоять, и он опустился на почерневший от сырости пень. Филя топтал листья, словно виноград на сусло, качал сокрушенно головой и бормотал:

– Ну и дела! Уже людей в парке закапывают! Мрак!..

– Раз! Два! Потянули! – скомандовал Панин с напряженным лицом.

Вместе с глиной и лесным мусором вверх пошло что-то грязное, крючковатое, одеревеневшее, в запятнанном пиджаке.

– Ва-а-а! – крикнул следователь то ли от отвращения, то ли от избытка чувств. Я услышал, как тихо вскрикнула Татьяна. Глаза Фили стремительно расширялись. Столешко, глядя исподлобья на то, что было эксгумировано, побледнел, и лицо его сморщилось.

Не сговариваясь, Панин и сержант выпустили из рук свою добычу, и на листья, нам с Татьяной под ноги, упало мокрое, черное, покрытое слизью и белыми личинками скрюченное бревно, завернутое в окровавленный пиджак.

Панин, отряхивая руки, сплюнул, толкнул бревно ногой, перешагнул через него и посмотрел на меня.

– Это и есть ваш труп?

Я был парализован и смог произнести лишь нечто расплывчатое:

– Во-первых, труп не мой, а во-вторых, я ожидал другого…

– Какой любопытный человец! – бормотал Филя. Глаза его неудержимо косили в сторону Столешко. Тот, наполовину радуясь, наполовину сходя с ума, вскочил на ноги и стал возбужденно ходить вокруг ямы.

– Это просто… не знает границ! Возмутительно! Это какой-то садистский обряд… Мой пиджак! Кто это сделал?

«Не сработало, – подумал я, чувствуя какую-то пустоту в душе и в мыслях. – Идиотизм какой-то! Зачем Филя закопал это чучело? А зачем нужна была кислота? Выходит, он нас всех разыграл? Но по его лицу этого не скажешь. Он просто сияет от счастья, что в яме оказалось бревно вместо трупа. Голову на отсечение – он тоже верил в то, что здесь закопан Родион».

– Вы что-нибудь хотите сказать? – спросил меня Панин.

«Это конец, – понял я. – Он предоставляет мне последнее слово».

– Он сделал это нарочно! – попыталась спасти положение Татьяна, показывая пальцем на Филю. – Чтобы скрыть настоящее место преступления!

– И что вы предлагаете? – спросил Панин, опускаясь рядом с бревном на корточки и проверяя содержимое карманов пиджака. Ничего, кроме глины, там не было. – Перекопать всю усадьбу в поисках несуществующего трупа?

Столешко пришел в себя и начал контрнаступление.

– Я должен получить компенсацию за моральные издержки! – сказал он, вытирая платком пот со лба.

– Получите, – двусмысленно пообещал Панин.

– Так оскорбить меня, представителя потомственного дворянина! Мой отец, когда узнает об этом…

– Палка, палка, огурец… – промурлыкал Филя, с усмешкой глядя на меня, и подмигнул.

Мухин продолжал ходить вокруг нас, но орбита его становилась все шире.

– Значит, вы не отрицаете, что были здесь минувшей ночью? – спросил меня Панин, протягивая пиджак Столешко.

– Не отрицаю, – произнес я, едва ли не физически ощущая, как сам себе копаю могилу.

– Но зачем вы это сделали? – с недоумением спросил следователь.

– Что «это»?

Панин выразительно посмотрел на бревно и вздохнул.

– Вы много преступлений раскрыли? – спросила его Татьяна.

– А что? – тотчас воскликнул следователь, почувствовав, что девушка пытается поставить под сомнение его профессионализм.

– Вы верите в то, что Ворохтин выстрелил в человека, который называет себя сыном Орлова, из окна своей комнаты, дважды промахнулся с десяти метров, затем спрятал пистолет в очень надежном месте – под подушкой, выскочил из дома, прихватив с собой лопату и банку с серной кислотой, выкопал в овраге яму, похоронил в ней бревно, одетое в пиджак Родиона, предварительно выпачкав его в крови…