Андрей Дышев - Темная лошадка

Я вернулся к группе. Мэд избегала смотреть мне в глаза. Гельмут, ни о чем не догадываясь, жевал галету с сыром и постукивал ногой о ногу – должно быть, замерз. Глушков по-прежнему наводил на своем лице красоту.

Я посмотрел на Бэла.

– Чего ждем? У меня все готово, – и протянул конец веревки верхней страховки Тенгизу. Тот послушно взял ее и принялся накручивать на своем карабине узел.

Вдруг Бэл сказал:

– Нет. Первой пойдет Илона.

Мы с Тенгизом переглянулись.

– Ну ее на фиг! – осторожно возразил Тенгиз. – Раскачает склон. Лед и так на соплях держится.

– Первой пойдет Илона, – тверже повторил Бэл. – Затем Гельмут и этот… больной. Переводчик – последним. Мэд глянула на меня. Она слишком явно ждала какого-то решения, хотя все уже было решено и предрешено. Торопливость выдавала мое волнение, но давала мне одно мгновение, чтобы перекинуться с Мэд словами.

– Побыстрей, не задерживайся! – сказал я ей, развернул к себе спиной и навесил на нее рюкзак. Затягивая лямки и поясной ремень, шепнул Мэд на ухо: – Перейдешь на ту сторону, дождешься Гельмута и Глушкова, и уводи всех как можно дальше… Здесь будет очень опасно. Ты поняла меня?

Она кивнула, поймала мою руку и прижала к лицу. Этот жест заметил только Гельмут и с пониманием прикрыл глаза. Мне стало неловко. Я много не значил в жизни Мэд и не был достоин такого жеста.

Мэд прошла по склону легко и быстро – как того заслуживал этот, в общем-то, малоопасный склон, и я только делал вид, что удерживаю ее на веревке. Гельмут оказался весьма внушаемым человеком и, вопреки своему умению оценивать реальную опасность, поверил явно сгущенным краскам. Он, бедолага, пересекал кулуар не меньше четверти часа, тщательно и подолгу выверяя каждый шаг, и я даже немного заскучал. Глушков, коль он страдал от боязни высоты, повернулся к пропасти спиной, сразу осмелел и, делая ногами перекрестные движения, словно исполнял танец маленьких лебедей, запрыгал по тропе. Он не вписывался в следы, надырявил множество своих и тем самым уже серьезно подрезал лавину.

Мы остались втроем. Я смотал страховочный репшнур и спустился к перилам. У нас было очень мало времени. Тенгиз и Бэл протягивали веревки сложной петлей, охватывающей ноги и туловище, для спуска дюльфером. Я крепил их концы к перильным крючьям.

– На все – две минуты, – напомнил я. – От силы три.

– Один «калашников» и деньги я оставлю на нижнем балконе, как договорились, – сказал Бэл.

– Я помню. А второй автомат?

– Второй я возьму с собой… Сигнальный дымовой патрон тебе дать?

– Зачем? Что я с ним буду делать?

– На крайний случай. Можно подать сигнал вертолету: красный – все в порядке, желтый – нуждаюсь в помощи.

– Нет, спасибо.

– Тогда мы будем отчаливать.

– Вы меня, ребята, бросаете на ржавые гвозди, – совсем не вовремя пожаловался я. – Постой, что ты здесь накрутил? Эта петля лишняя.

Пришлось распутывать Тенгиза и вязать страховку заново.

– Они могут предложить тебе быть их проводником, – сказал Бэл, вопросительно глядя мне в глаза.

Я отрицательно покачал головой.

– Все, ребята, я отвоевался! Все, что просили, я сделал. Больше сил нет. К тому же Глушкова, в самом деле, надо срочно спускать вниз. Помрет парень – вы же сами потом расхлебывать будете.

– Ну, смотри сам, – махнул рукой Бэл. – Решил выйти из игры – выходи.

Он перевел взгляд на Тенгиза.

– Тебе же все-таки придется срочно возвращаться на Приют, искать напарника Шаттуева. Чувствую, что это убийство не случайно и как-то связано с нашим делом.

– Разберемся! – кивнул Тенгиз и протянул мне руку. – Давай документы Шаттуева.

Он спрятал удостоверение, маршрутную карту и другие бумаги во внутренний карман и стал пятиться спиной к обрыву, протравливая веревку, которая удавом скользила у него под ногой, по спине и руке.

– Береги себя и этого ненормального, – напутствовал Бэл и тоже пошел вниз.

– Иди к черту! – послал я.

На краю обрыва мы обнялись. Оттолкнувшись ногами, Бэл и Тенгиз заскользили вниз, как бусинки по леске. Три минуты спустя несколькими сильными ударами айсбайля я подрубил ледовую ножку.

ЗЕМЛЯ УТРОБНО ЗАВЫЛА, из ее недр выплеснулся скрежет, хруст, и в одно мгновение исполинское тело лавины, казавшееся вечным и незыблемым, тронулось с места, быстро набирая скорость. Казалось, весь мир пошатнулся и стал уходить в ледовый провал, в бездну. Обломки камней, булыжники, как колеса и шарниры могучего механизма, пришли в движение, стали вращаться, перетаскивая на себе тонны стекловидных платформ. Лавина стремительно разрасталась, распрямляла плечи, слизывая камни и валуны уже с «бордюра»; как паутинка лопнули перила, веревка пружинисто взмыла вверх, прошлась хлыстом по поверхности лавины, словно подгоняла ее, и упала в снежный водоворот, на долю секунды показала свою оранжевую в полосках спинку тропической гадюки и исчезла навсегда.