Александр Золотько - Мент для новых русских

Гринчук вытащил из кармана записную книжку, написал на листке номер мобильного телефона и вырвал листок:

– Вот, в любое время дня и ночи.

Отец Варфоломей взял листок и спрятал его в карман.

– До свидания, батюшка.

– Иди с Богом.

– А вот за это ручаться не могу, – улыбнулся невесело Гринчук, – или с Богом, или к черту. До свидания.

Отец Варфоломей проводил взглядом капитана, посмотрел несколько минут, как, жестикулируя, он поговорил о чем-то с сапером. Потом Гринчук, словно почувствовав взгляд священника, обернулся и помахал рукой.

Отец Варфоломей отвернулся, мелко перекрестился и пошел к своему дому, стоявшему метрах в двадцати от церкви, за кладбищенской оградой.

Разговор с Гринчуком обеспокоил его и одновременно напомнил, что забегавший вчера Тотошка, что-то бормотал невнятно о переменах в жизни и передавал настоятельную просьбу Ирины зайти.

Отец Варфоломей тяжело вздохнул. Как и Гринчук он всегда настороженно относился к происшествиям необычным и странным. К таковым на сегодняшний день относились, помимо неожиданного визита Юрки Гринчука, необычно аккуратная одежда Тотошки, его вымытый и ухоженный вид, а также то, что вот уже третий день не приходит никто из Норы за цветами на кладбище.

На предупреждение о том, что ожидаются пышные похороны и шикарные венки, Тотошка отмахнулся и сообщил, что не до мелочей теперь.

Отец Варфоломей переоделся и аккуратно переложил листок с номером мобильного телефона Гринчука в записную книжку.

– Я быстро, – ответил на вопрос жены отец Варфоломей, – нужно сходить по делу.

– Ты еще здесь долго будешь? – спросил у капитана Гринчука майор.

Гринчук, проводив взглядом фигуру отца Варфоломея, направляющуюся от дома к автобусной остановке, и покачал головой:

– Нет, пора мне. Дела, знаете ли.

Браток ждал опера в машине. Гринчук сел на переднее сидение, потянул носом:

– Что, до сих пор не куришь?

– Не-а! – не оборачиваясь к капитану, ответил Браток, – Леденцы вот грызу. Скоро совсем без зубов останусь.

– Такая вот селяви, – сочувственно кивнул Гринчук, – либо без зубов, либо с раком легких. Просто кошмар.

– Разобрались там?

– Там?

– Ну, со взрывом?

– Слышь, Браток, а ведь это тайна следствия. Нехорошо такие вопросы задавать.

Желваки на лице Братка напряглись:

– Куда едем?

– Понятия не имею. Честно. Куда подался, кстати, Гиря?

– Понятия не имею, – деревянным голосом ответил Браток. – Уехал и все.

– А куда собирался с утра?

– Как и все, в «Космос». Только я так думаю, что в кабак он теперь не поедет. Я у него такое выражение лица видел, когда у него в столе будильник зазвонил.

– Испугался, значит…

– Испугался! Теперь не дай Бог у него на пути оказаться.

– Съест.

Браток бросил быстрый неодобрительный взгляд на собеседника.

Опер этот взгляд заметил:

– Обидно за шефа?

– За себя обидно. Не с человеком будто разговариваете, Юрий Иванович, а с…

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Гринчук, – с кем же?

– С «шестеркой»…

– Да ну? А ты кто на самом деле? Деловой? Вор в законе? Законопослушный гражданин? И с тобой что, Гиря по-другому разговаривает? Или на меня можно обижаться, а на него нельзя?

Браток промолчал.

– Вот, молчишь. Запомни, Браток, к человеку относятся так, как он разрешает к себе относится. И не иначе. Выше, чем он себя ценит, его никто ценить не будет. И… Ладно, хрен с ней, с философией. Поехали, покатаемся по району. Может, увидим чего. Или даже Гирю встретим. Ты как, не испугаешься?

Браток шмыгнул носом.

– Или нет, стоп! Вспомнил, – капитан засмеялся, – с вашими разборками о святом забываешь. Поехали в райотдел, у нас там сегодня раздача жалованья. А в наше время – это большой праздник.

Люди из ближайшего окружения Геннадия Федоровича очень чутко реагировали на настроение шефа. В том смысле, что сразу понимали, когда им может грозить неприятность. Такое случалось достаточно часто, поэтому в минуты, когда и без того не слишком благодушный настрой Геннадия Федоровича сменялся на не совсем благодушный и на совсем не благодушный, ближайшее окружение полностью переключалось на то, чтобы, не дай Бог, не оказаться на пути его негативных эмоций.

Это позволяло избежать длительных словоизлияний, рукоприкладства, травм и, возможно, немотивированных смертей. Сама по себе такая осторожность была неплоха, но имела еще и обратную, плохую, как и полагается, сторону.