Александр Золотько - Под грязью пустота

Молчание.

– Он работает на меня. Он должен был напоить тебя так, чтобы ты просто не смог на следующий день покинуть клинику самостоятельно. И с тобой бы разговаривали в клинике. Хозяин, а не Краб. Слышишь? Да не молчи ты!

Тишина.

Григорий Николаевич рывком сел. Гаврилин был неподвижен.

– Если бы что-то пошло не так в Усадьбе, он бы тебе помог. Он ведь сказал тебе, что знал Палача? Сказал? Это был сигнал для тебя. Он не мог тебе открыться. Поэтому было решено все так… Не молчи! – Григорий Николаевич закричал, голос сорвался, – Пожалуйста! Он бы открыл для тебя двери в подземном ходе. Он дал тебе нож. Я не виноват, что ты не взял у убитого теплой одежды и спичек. Там ведь были одеяла. Почему ты их не взял? Ты ведь мог так не рисковать! Это ты виноват! Сам! Слышишь? Сам виноват! Да не молчи ты! Пожалуйста!

Григорий Николаевич стал на колени, потом поднялся на ноги. Гаврилин тоже молча встал.

– Мне звонил Хозяин, я обещал ему, что именно ты будешь с ним работать. Можешь проверить, возьми у меня из кармана телефон, позвони ему! Позвони! Пожалуйста!

– Знаете, на что похож замерзший лес? На вставшие от страха дыбом волосы. А между покрытыми инеем волосинами копошатся вши. Одна из этих вшей, шурша перхотью, просит вторую, чтобы та не убивала ее, чтобы дала возможность еще попить крови, прижаться к родным гнидам. И кажется обоим вшам, что занимаются они чем-то важным и значимым, – голос прозвучал безжизненно и бесцветно.

Гаврилин поднял пистолет, и Григорий Николаевич почувствовал ледяное прикосновение ко лбу. Сглотнул. По щекам потекли слезы, но их никто не видел.

– Янычары, – сказал Гаврилин.

Григорий Николаевич застонал.

– Послушание и жажда жизни, – сказал Гаврилин.

Внезапный порыв ветра с хрустом рванул верхние ветви деревьев. Что-то засвистело.

Гаврилин нажал на спуск.

Пистолет сухо щелкнул.

Григорий Николаевич закричал.

– Не заряжено, – сказал Гаврилин, – ни я, ни Миша Хорунжий не любим убивать. Не любим. Но мы хотим жить.

Григорий Николаевич плакал уже не таясь, всхлипывая и что-то тихо бормоча.

– Я не выдержал испытания и начал убивать, – сказал Гаврилин, – а вы не выдержали испытание смертью. Один – один.

Ветер усиливался.

– Вы только что выдали всех. Не важно, что вы не назвали имен, что, скорее всего, никто не сможет найти ни школу, ни архивов. Никто не сможет даже понять, на кого именно мы с вами работаем. Вы сдали мне Клоуна. Вот его жаль. Я действительно думал, что он знал Палача. А Хозяин очень хотел знать, кто стучит у него под крылом.

– Будь ты…

– Проклят, – закончил за Григория Николаевича Гаврилин, – Давно. Проклят и давно. Но это лирика, а суровая проза…

Гаврилин вынул что-то из кармана и щелкнул кнопкой, подождал немного и щелкнул снова.

Зашуршало, потом Григорий Николаевич услышал свой голос, немного искаженный записью и страхом.

– Я не знаю, кто стоит над вами, – сказал Гаврилин, – не знаю, кому передать эту запись. Честно – не знаю. Но я, в случае чего… Или кто-нибудь вместо меня, так или иначе просто это опубликует. Вы ведь хотите жить? А после этого вы жить не сможете. Вас, как это… выбракуют. Из-за недостаточной хватки.

Вы меня поняли?

Григорий Николаевич что-то тихо сказал. Так тихо, что из-за шума ветра Гаврилин не расслышал.

– Что?

– Мне ведь будут приказывать.

– А я буду приказы выполнять. Послушание и жажда жизни. Вы правы. Все хотят жить. Я тоже. Я… Скорее всего, я буду этим заниматься… Черт, – Гаврилин выругался, – Ваши специалисты знают свое дело. Знают, сволочи.

Григорий Николаевич молча ждал.

– Ладно, о лирике потом. Я предлагаю сделку. Хорунжий, его люди, я – против вашей жизни. Равноценно?

– Да.

– И…

– Что?

– И когда я найду способ выйти из игры – вы мне поможете.

– Вы не сможете.

– Не дадут?

– Не захотите. Это наркотик, вызывающий мгновенное привыкание. Я знаю по себе. Вне системы мы – ничто.

– Ничтожества, я помню.

Григорий Николаевич со всхлипом вздохнул.

Гаврилин не торопясь двинулся к дороге, на свет фар машины Хорунжего.

– А я? – окликнул Григорий Николаевич.

– Подъедет другая машина, синяя «девятка». Снимут наручники и отвезут куда нужно. Созвонимся как-нибудь.

Гаврилин не оборачиваясь дошел до машины, сел на переднее сидение, захлопнул дверцу:

– Поехали.

– Все получилось? – спросил Хорунжий.

– Как и планировалось, хочешь послушать? – Гаврилин достал из кармана диктофон.