Александр Золотько - Игра втемную

Александр Павлович сам заварил себе кофе. Очень крепкий, какой привык пить еще со времен работы на Востоке. Кофе взбодрил его, но не внес ясности в мысли. Все указывало на то, что подготовка «Шока» подходит к концу. Как бы ни складывались дела в дальнейшем, процесс необратим. Монстр получил в свое распоряжение две сотни кодированных исполнителей и теперь сможет провести акцию устранения практически в любом масштабе. А Александр Павлович и его люди превращались в свидетелей и балласт. Любое расследование немедленно укажет на Александра Павловича. А оправдаться ему не дадут ни в коем случае. Инфаркт. Или инсульт.

Сразу же возникла мысль о защите, но все складывалось так, что надежда выжить в этих условиях выглядела достаточно призрачной. Оставался шанс, но очень маленький, а с недавних пор Александр Павлович сделал его еще меньше. Но этот шанс был последним. Александр Павлович допил кофе, вернулся к письменному столу и набрал номер:

– Виктор Николаевич? Извините, что так рано вас беспокою. Нам нужно поговорить.

13 марта 1995 года, понедельник, 11-00 по Киеву, Город.

С Сережей Долженко мы встретились у входа в следственный изолятор. Когда я позвонил ему утром, я сказал, что мое предложение о посещении камеры смертников остается в силе, Долженко был скептичен и недоверчив, что, собственно, свидетельствовало о знании проблем исправительных заведений. Если журналисту приходила в голову блестящая мысль посетить кого-либо из осужденных прямо в камере, то ему для начала нужно было встретиться с судьей, который вел это дело. Если судья не возражал, то следующим был визит к председателю областного суда. С момента вынесения приговора и до отправки документов в Верховный суд решения о свиданиях принимал суд областной, после отправки – только Верховный. Документы Брыкалова по какой-то причине были все еще в канцелярии областного суда, так что в этом мне повезло. Вторым, очень существенным, элементом моего везения оказалось то, что ЦОС, несмотря на обычное нежелание сотрудничать, неожиданно оперативно обеспечил мне свидание с начальником Управления исполнения наказаний областной милиции. И что самое потрясающее, генерал, приняв меня, ровно через пять минут разговора поднял трубку и самолично переговорил с начальником СИЗО. В народе это заведение именуют гостиницей «Белый лебедь». К вечеру я уже имел на руках письмо, подписанное начальником УИН и председателем областного суда. В пятницу утром меня в собственном кабинете принял начальник СИЗО и назначил время посещения на понедельник. В понедельник мы и встретились с Долженко возле пропускника.

Тысячи раз проезжал я мимо этого серого здания, построенного еще по приказу Екатерины Великой, и никогда особенно не вглядывался в подробности его архитектуры – стены как стены. Только вблизи становится понятно, что стены эти не только мешают покинуть «гостиницу», но и достаточно эффективно могут противостоять попыткам вторжения. Во всяком случае, амбразура возле въездных ворот недвусмысленно контролировала единственный подъезд к зданию. Начальник тюрьмы задерживался, и мы могли минут двадцать наблюдать за передвижениями на пропускнике. Как воплощение демократических перемен и общей гуманизации общества, на окне, за двойной решеткой, висело объявление о порядке передачи родственниками телевизоров для осужденных. Сразу становилось понятно, что во времена Екатерины подобный гуманизм к падшим был просто немыслим.

Слава Богу, что со мной был Сережа, а не, скажем, Горыныч. Или, еще чего доброго, Носалевич. Там, где Долженко спокойно поддерживал разговор, эта парочка устроила бы концерт с истерикой для одного зрителя. И тут прибыл полковник. Для начала он пригласил нас в кабинет, и, пока мы беседовали под всполохи фотовспышки, в кабинете собиралась группа посещения. Это раньше я думал, что можно посидеть в камере один на один с убийцей и посудачить о видах на будущее. Ничего подобного. Помимо меня и фотографа в путешествие по помещениям СИЗО отправился зам. начальника по воспитательной работе и пара внушающих доверие ребят в камуфляжных костюмах, с резиновыми дубинками на поясе. Человек бывалый рассказывал мне, что такие вот ребята в случае каких-либо заварушек надевают черные маски с прорезями и дубинками наводят во взбунтовавшихся камерах законность и порядок.

Первое, что бросилось в глаза, – двери. Обилие закрывающихся на массивные замки проемов. Замки щелкали, пропуская нас, и захлопывались у нас за спиной. Жуткое чувство, хоть и понимаешь, что пришел лишь на время, но каждая дверь словно отрезает тебя от всего окружающего мира. Щелк – и между тобой и обычной жизнью оказалось еще несколько сот километров. И воздух. Воздух совершенно неподвижный. Нет, не душно совершенно, но впечатление такое, что этим же воздухом дышали и двести лет назад. Я не очень впечатлителен, но тут был готов поклясться, что весь ужас, вся злость, все слезы за двести лет впитались в стены и пол здания. Было жарко, но внутренняя дрожь, появившаяся после щелчка первого замка, не отпускала. Не сразу я нашел определение для внутренней атмосферы. В течение первых десяти минут я понял, что в Уголовном кодексе отсутствует очень важная форма наказания – экскурсия по тюрьме. Можно гарантировать, что часовая прогулка по этим коридорам подействовала бы на некоторых молодых подонков куда как эффективней, чем двадцать четыре часа беспрерывных лекций.