Александр Золотько - Игра втемную

За мной следил противник и решил, что эта поездка – очень тонкий финт «Спектра». Святослав, вступивший в контакт со мной, также был засвечен совершенно сознательно. А я еще припер с собой в Москву информацию по «Электрону» и старую историю о Белом братстве. И сделал я это после беседы с Юркой, моим куратором от «Спектра». Я не помню того нашего разговора полностью, но как-то он меня подстегнул.

Святослав дает мне бумаги, которые для любого, кроме посвященного в эти вопросы человека, будут казаться полным и беспардонным вымыслом. Но меня с ними знакомят. И, судя по действиям таможенников, кто-то очень хотел либо их забрать, либо просто выяснить, что же в этих бумагах. Никто не мог знать, что они у меня, кроме Святослава и того, кто следил за мной. Святослав не мог не знать, что за нами следят. И перед самым наездом он хотел у меня бумаги забрать. Но не смог – я соврал, что они у меня в гостинице. У него остались мои бумаги, и я не удивлюсь, что во время встречи со мной Святослав тоже держал их при себе. Нужно было, чтобы противник убедился в том, что я начинаю получать информацию для публикации. Как в случае с убийством в поезде, так и в случае с банком и «Электроном». Информация должна была очень испугать противника. Отсюда… Отсюда следует, что все то, что было написано в меморандуме, было правдой, и такая утечка очень сильно угрожала многим. Главный вывод, который можно сделать из меморандума, сводится к тому, что в России кто-то очень хочет обеспечить приход к власти представителей курса «сильной руки». Тут есть небольшое противоречие, но к нему можно вернуться потом. Просто начинает вырисовываться облик врага. У глобальной системы и враг должен быть глобальным. Итак, пока мячик по фамилии Заренко несется на другую половину стола, противник прикидывает, как бы этот мячик убрать совсем или попытаться выиграть партию именно этим мячиком. В поезде меня усиленно уговаривают заняться группой «Сверхрежим», вернее, ее украинской частью, к тому моменту уже практически выбитой. И если эти люди предназначены для уничтожения, то никого не удивит, если заодно грохнут и журналиста, в это дело полезшего. Но почему они решили, что я этим делом так заинтересуюсь? У Святослава оставались мои бумаги, а там была история о Белом братстве и возможностях психокодирования и попытки дестабилизации обстановки в Украине в случае отстранения Ельцина от власти в девяносто третьем году. Выходит, противник смог с этими бумагами ознакомиться. Тем более, что и так они уже вышли на меня через Владимира Александровича, которого кто-то использовал как детонатор. Еще один нюанс. Если тот, кто хотел воздействовать на меня, решил это сделать с применением «Спектра», то этот неизвестный также работает в российских спецслужбах на достаточно высоком уровне, который позволил ему получать доступ к «Спектру». А это подтверждает мое гениальное озарение о том, что война идет внутри одних и тех же структур. Меня попытались вывести из игры очень красиво, подложив пакетики. Меня бы привезли в этот домик и тихо побеседовали со мной, пока бы у нас в Украине происходила разборка. Значит, сроки этой разборки были известны заранее. Значит, нужно было заставить кого-то поверить в то, что с минуты на минуту произойдет международный скандал. Материалы, с которыми я должен был засветиться, касались Чечни, но достаточно оказалось и моего желтого конверта. Что могло выглядеть таким же опасным для противника, как утечка информации о подготовке военного переворота? Если отбросить все невозможное, то останется только один правильный ответ: Белое братство. Зомбирование, дестабилизация отношений с Украиной, группа «Сверхрежим». Но мне говорили только о том, что эта группа изучала возможности включения человеческих способностей на полную мощность. Даже без его на то желания. Оп'ля. Поклон в сторону зала. Как бы безумно это ни звучало, помимо чисто военных приготовлений, план введения «твердой руки» подразумевает еще и приготовления с применением технологии психовнушения. И я не уверен, что это относится только к методам манипулирования психологией толпы. Олег Игоревич говорил о зомбировании.

Я подошел к окну, отодвинул штору и прижался лбом к холодному стеклу.

16 марта 1995 года, четверг, 23-50 по Киеву, район российско-украинской границы.

Роман лежал у подножия сосны на самом краю леса и внимательно рассматривал дом в бинокль. Люди по дому перемещались мало, а к окнам почти не подходили. Шторы были не очень плотными, и силуэты людей вырисовывались достаточно четко. Несколько раз из дому выходил, как показалось Роману, один и тот же человек и перебрасывался несколькими словами с часовым во дворе. Часовой был почти незаметен из-за высокого забора, но иногда он поднимался на веранду и тогда можно было рассмотреть в его руках автомат. «Вернее, пистолет-пулемет», – поправил сам себя Роман. Что-то из новых российских разработок. Внимание Романа привлекло окно на втором этаже дома. Несколько раз по шторе скользнули тени. После небольшой паузы кто-то снова принялся вышагивать по комнате. Потом неожиданно штора отодвинулась, и человек приблизил лицо к стеклу. Что-то в этом человеке показалось Роману знакомым. Он осторожно отполз в глубину, к Олегу, возле которого оставил снайперскую винтовку Драгунова. Подняв винтовку, навел прицел на лицо за стеклом. Действительно, знакомый. Хотя со времени последней встречи сильно изменился. Максим тогда действительно сильно приложился ногой к его лицу. Память останется надолго. Тогда, во дворе, Роман рассмотрел его не очень хорошо – был занят. А фотография, по которой пришлось ориентироваться, была довольно старой. «Интересно, – подумал Роман, – зачем понадобилось его вначале бить, а потом убивать, через несколько дней?». Все вполне можно было закончить там, во дворе, и даже тот тип, который полез в драку, ничего бы не успел сделать. Дрался он, правда, неплохо. Олег оценил его удар. Потом Роман снова видел его возле дома, на следующий день он выставлял охрану. Но в ту ночь спокойно позволил им уйти.