Евгений Сухов - Бубновый туз

И вовсе ты никакой не Сеничкин, не Болдырев Сергей, а Егор Нестерович Рябцев по кличке Копыто. Так, что мы имеем? Ага, двойное убийство. Подрабатывал репетиторством, а потом убил хозяина с хозяйкой. Сарычев полистал папку. Как это ни странно, но поначалу парень был на хорошем счету. Значит, умеет нравиться. На чем же он попался? Оставил на месте преступления свою тетрадь!

За двойное убийство Егор Рябцев был отправлен на каторгу в Сибирь. Вот только чалиться ему пришлось там недолго — грянувшая Февральская революция распахнула ворота даже перед отпетыми преступниками. Прежние преступления были списаны, и он получил возможность начать жизнь с нового листа.

За что же его потом разыскивали?

Вооруженное ограбление артельщиков, в результате которого был убит еще один человек. Налеты на банки, грабеж, еще одно убийство…

Немудрено, с таким послужным списком. Вот тебе и гимназист!

На последней странице Сарычев нашел странное сообщение одного из тайных информаторов. Тот сообщал, что Егор Копыто очень привязан к своей сестре, указывался ее адрес.

И никаких упоминаний о Кирьяне, а из этого следует, что с жиганом Курахиным Копыто сошелся только в последнее время.

Пребывание в камере наложило свой отпечаток на внешность Егора. Костюм более не выглядел шикарным, каким был всего лишь сутки назад, мятый, какой-то замасленный.

Камера — не фешенебельный отель, а потому ему пришлось спать на нарах среди бродяг, которые не отличались особой чистоплотностью. Да и физиономия у Егора теперь была не столь самоуверенной. Ссутулился малость, осунулся. Да и пахло от жигана не тонким ароматом одеколона, а обыкновенной тюрьмой, а запах тюрьмы — это не цветочное амбре.

— Неважно выглядишь… Егор, — посочувствовал Сарычев.

— Хм… Значит, все-таки раскололи. И как же узнали? — Копыто не выглядел удивленным.

— Чего же тут узнавать, если на тебя розыск объявлен, — небрежно бросил Сарычев на стол фотографию. — За тобой три убийства… Это только те, о которых нам известно. Но в действительности их наверняка больше.

Егор нервно дернул головой:

— Наговор, гражданин начальник! Украсть могу, а вот кого-то пришить — это не мое. Увольте! — поднял он руки.

— Может, ты и девчонку не насиловал?

— Какую еще девчонку? — недоуменно поднял брови Егор.

— Вот ты уже и забыл, — невесело укорил его Сарычев. — А дочь коммерсанта Сергеева. — Правая щека Егора нервно дернулась. — Вижу, что припоминаешь. Вот и она тебя узнала, стоило только ей твой снимок показать. Что я могу сказать, Копыто… Это — стенка!

— Чего вы от меня хотите? — прохрипел Егор.

Игнат Сарычев не раз наблюдал за тем, как люди ломаются на допросах. Причем часто это происходит совершенно неожиданно. Какую-то минуту назад арестованный вовсю бравировал своей непокорностью, молчал, как каменный, но стоит только напомнить о том, что впереди у него всего лишь глухая стена, выщербленная пулями, как он становится совершенно другим. До него начинает доходить, что кирпичная стена — это последнее, что он увидит в своей жизни.

Минуту назад Егор казался этаким гранитным валуном, до которого невозможно достучаться самыми серьезными угрозами. И вот сейчас этот самый валун вдруг покрылся мелкими трещинками. Еще небольшой нажим — и от его прежней крепости ничего не останется.

Сарычев хотел было поговорить с ним о Кирьяне, но неожиданно для себя спросил:

— Кто был с тобой, когда вы забрали машину Ленина?

Лицо Егора побледнело.

— На пушку берешь, начальник. Не было этого.

— А чего тогда у тебя пальчики дрожат?

Еще один судорожный глоток. Натянутая улыбка.

— Перебрал накануне малость.

Сарычев поднял трубку телефона и, не сводя взгляда с арестованного, набрал номер:

— Здравствуйте, Феликс Эдмундович… Да, это Сарычев. Да, нашел одного из тех, кто напал на машину Владимира Ильича. Как зовут?.. Егор Нестерович Рябцев. Кличка Копыто. Правая рука самого Кирьяна. Крепко держим, не убежит…

Игнат Сарычев частенько наблюдал за тем, как Дзержинский проводил допросы. Держался он всегда очень спокойно, холодно и уверенно, словно всю жизнь занимался ремеслом дознания. Сарычев не помнил случая, чтобы Председатель ВЧК хотя бы однажды во время допроса повысил голос. Но вместе с тем в его поведении было нечто магическое. И как тут не поверить во всякую чертовщину, когда после вопросов Дзержинского арестованного прошибал холодный пот, а самые матерые уголовники ломались и начинали давать признательные показания!