Виктор Гончаров - Записки наемника

Неожиданно гулко звучит выстрел. Один из сербов спотыкается и падает. Другой вскидывает автомат и стреляет по невидимому нам с Чегодаевым. Еще один выстрел. Серб лихорадочно передергивает затвор, словно забыв, что больше патронов у него нет. И вот он хватается за горло и падает на колени. Из шеи торчит нож. Я выдергиваю его. Это узкий и длинный кинжал. На его лезвии все та же загадочная надпись «bors».

– Это Палач, – шепчет Чегодаев и оглядывается. Словно из-под земли, перед нами вырос высокий крепкий человек в черной, насунутой на лицо шапочке. Через прорези видны только глаза. Неужели это и есть легендарный Джелалия? Из-за него показывается еще один человек. Это Джанко. Он улыбается, хохочет, кричит:

– Джелалия, у них нет патронов, я знаю! У вас нет ни одного патрона! Мы перережем вас, как куропаток…

– Нет! – вскрикивает Чегодаев, и, вскинув автомат, бьет последним патроном в обезумевшего от крови боснийца, дважды предавшего людей.

Выстрел оглушает окрестности, Джанко хватается за левый глаз и, как сноп, падает лицом вниз, разбивая губы о камни. Но ему теперь все равно. Он уже мертв. Но и у Чегодаева из горла торчит нож. Нет сомнения, что и у этого ножа на лезвии есть загадочное слово. Федор хрипит, падает на колени.

Теперь моя очередь. Мне не совладать с таким специалистом, который так мастерски владеет метательными ножами. Джелалия стоит неподвижно. В руках у него нет оружия. Автомат – за спиной, а ножи – за поясом. Он не шевелится, застыл, как статуя.

Федор Чегодаев качается на коленях, истекая кровью и хрипит:

– Это Палач, я знал, что это Палач…

У меня перед глазами мелькает в страшно сжатом виде вся моя жизнь, начиная с детства. Боже, неужели это смерть? Джелалия медленно поднимает правую руку и сдирает с головы дурацкую черную шапочку с прорезями для глаз. И я вижу… абхазца Фарида.

– Ты? – вскрикиваю я.

– Это ты?

– Да! – слышу в ответ.

– Почему ты здесь?

– А почему ты здесь?

– Я больше ничего не умею делать, – говорю я.

– Тебе, наверное, нравится убивать мусульман? – спрашивает Фарид.

– Где Светлана? – спрашиваю я.

– Почему ты пошел в ОМОН? – спрашивает Фарид.

– Почему ты убил Чегодаева? – спрашиваю я.

– Почему ты не уберег мне моих детей? – спрашивает Фарид.

Я не знаю, что ответить. Я молчу.

– Нам никогда в жизни не надо больше встречаться, – говорит Фарид. – Ты можешь идти.

Фарид исчез за стволами сосен. Он растворился в лесу, оставив меня одного, раздавленного и униженного. Лучше бы он убил меня.

И тогда я решил завязать. Бросить все и вернуться к нормальной жизни.

Но мне не удалось. Мне не удастся это никогда.

Мне стало совершенно ясно, что я больше не гожусь для своей профессии. После Боснии я – профнепригоден. И по идейным соображениям, и потому, что просто не могу видеть оружия. Даже обычный нож вызывает у меня неприятные, а порой и мучительные ассоциации. Любым ножом: кухонным, перочинным можно запросто убить человека.

Мне кажется, что я уже никогда не смогу убить. Хорошо, если мне удастся жить по-новому. Я решил все бросить, порвать со всеми прежними связями и добывать хлеб каким-нибудь другим занятием. Главное – попытаться приспособиться к новой жизни, найти свою нишу.

Я обосновался в столице СНГ городе-герое Минске. Меня взяли на работу коммерческим директором одной полуполитической организации. Мой начальник, плотненький рыженький человек, по фамилии Гершенович, польстился отнюдь не на мои деловые качества. Просто мой начальник в меру трусоват. Его карманы набиты различными приспособлениями для защиты собственной персоны. Тут и электрошокер, и баллончики с паралитическим газом, а в кейсе лежит газовый пистолет. Гершенович вечно суется туда, где его не ждут и куда его не просят. Причем часто это происходит, как мне кажется, помимо его воли, случайно. Такая у него судьба. У каждого она своя… Тем не менее, слишком во многих местах моему начальнику обещали набить морду. Поэтому, прослышав о моем прошлом, оценив взглядом мой возраст, рост и бицепсы, он взял меня на работу.

Собственно, он мне никакой не начальник. Я сам по себе, он сам по себе. Зарплата у меня мизерная, лишь для отвода глаз. Но я не в накладе. Я предоставлен самому себе, пользуюсь счетом фирмы, а имея даже три извилины в голове, можно, пользуясь инфляцией и полной неразберихой в экономике молодой республики, каждый день зарабатывать на хлеб. На большее пока мне не надо.