Виктор Гончаров - Записки наемника

– Федор, пойдем в сквер, на свежий воздух, – сказал я, взглянув на карту.

– Зачем?

Я показал на его красные уши и молвил:

– Там свежий воздух.

Когда мы покурили в скверике, я достал большую карту Московской области. На ней аккуратными кружками были обведены все места, где были зарегистрированы убийства, приписываемые Палачу.

– Вот, смотри… Думаю, что Палач, или бандиты давно прослушивают тебя. Ведь они богаче мэрии, и денег на аппаратуру не жалеют. Кажется, я нащупал одну версию…

Федор внимательно рассматривал карту. Потом сказал:

– Да, а теперь пройдем в мой кабинет.

Он достал одинаковых четыре ножа из ящика своего стола, выгреб оттуда горсть стреляных гильз, задумчиво произнес:

– Четыре стилета – и полным-полно вот таких штучек. И это в общем-то все. А ведь у него должны быть помощники, имеющие доступ в многие дома мафиози: чтобы пронести взрывчатку и рассредоточить ее. Ведь некоторые дома просто взлетают на воздух! Но мы не нашли таких людей. А, с другой стороны, чем больше народу о тебе знают, тем быстрее тебя найдут. Сложно искать маньяков – они одиночки, и о них, кроме них самих, никто ничего не знает. Я бы на месте Палача работал один. Но как он обходится без помощников? Как невидимкой пробирается в дома? Как собирает информацию? Где достает взрывчатку, взрыватели? Мы тоже обыскали все притоны, гостиницы, облазили буквально вдоль и поперек весь город…

Я задумчиво посмотрел на Федора.

– А снизу искали? Может, в так называемой Москве подземной?

Федор ссыпал горсть гильз в шкатулку, аккуратно закрыл крышку, задвинул ящик стола и только потом спросил:

– Что ты сказал?

– Я сказал, что нужно Палача искать в подземной Москве…

…Федор Чегодаев перестал плюхаться в воде. На песке ему лежать не хотелось. Он медленно оделся и подошел ко мне:

– Что такой задумчивый?

– Да вспоминаю, как я тебе посоветовал Палача искать…

– А-а. Под землей? Верное решение… Послушай, как мы устроимся? Я имею ввиду, жить. Все никак не привыкну к этим сербам. Все по-русски понимают, обходительные такие, а толку мало… Нет, чтобы как у нас – вот тебе хата, бутылка и баба. Работай.

– Не беспокойся. Хату мы тебе найдем. Бабу тоже. Обычно мы выгоняем из комнаты одну из проституток. Тебе же не хотелось бы занять комнату убитого?

– Мне все равно. Но зачем выгонять проститутку? Пусть остается, – улыбается Федор.

– Она же солдат будет принимать. А ты что, свечку в ногах держать будешь?

Мы возвращаемся в лагерь. Мне действительно предстояло выгнать одну из проституток из ее обиталища и предоставить комнату Федору. Я начинаю соображать. Очень удобная, с печкой, комната у польки. Но польку трогать не хочется.

Однажды, когда я был в дурном расположении духа, зашел к ней в комнату. Это произошло само по себе. Просто из этой двери тянуло теплом, и через щели просвечивали блики огня. Я уже давно заметил, что полька в хмурые дни, растопив печку, сидит, греет руки под грудью, обнажив худые ребра. Голос у нее глубокий, грудной, говорит она, почти не размыкая своих красиво очерченных, пухлых, но бледноватых губ.

Печка у нее в комнате потому, что комнатушка рядом с кухней, и туда можно вывести дымоход. Остальные девушки мерзнут в неотапливаемых комнатах.

Я толкнул дверь, девушка медленно отняла руку от груди и натянула свитер на колени. В другой руке полька держала красную албанскую пастилу.

– Сожжешь свитер.

Внезапно она поднимается с места, стряхивает маленькие красные крошки пастилы и протягивает мне руки. Я стою, как столб, а она начинает меня обнимать.

– Я уже со всеми перетрахалась, кроме тебя, – шепчет она мне на ухо.

Происходит тривиальная, хотя несколько и бурная сцена.

Достаю бумажник, чтобы расплатиться.

– Не надо, я так, – отмахивается паненка.

– Если верить слухам, ты хочешь снять фильм? – настаиваю я.

– Кто тебе сказал?

Я даю ей деньги, сто долларов. Этого хватит, чтобы оплатить какую-нибудь массовую сцену.

Судьба девушки трагична. Она приехала сюда с группой польских кинематографистов. Попали в засаду. Их всех перестреляли, а ее изнасиловали. Насиловали мусульмане: арабы из Саудовской Аравии, из Египта, пакистанцы и турки. Она рассказывает, что особенно ужасны турки – грызутся. Напоследок ей выстрелили в детородное место и ушли, потешаясь собственной гнусностью. Пуля вошла внутрь и, срикошетив об тазовую кость, выскочила через бок, не повредив кишечник. Иначе бы она не выжила, пролежав трое суток, истекая кровью.