Сергей Гайдуков - Великолепная пятерка

Морозова влетела в следующую комнату — спальня. Почему-то на полу лежал опрокинутый стул. Морозова осторожно покосилась на него, будто стул мог вскочить и наброситься на нее сзади — стул Морозовой не понравился. Боковым зрением она заметила приоткрытую дверцу платяного шкафа. Морозова раскрыла его настежь — вешалки с одеждой. Несколько пустых вешалок, но это в том конце шкафа, где женская одежда.

Дальше, дальше... Один ящик в другом шкафу не до конца задвинут... Морозова заглянула — женское белье. На всякий случай ладонь скользнула в самый низ, прошлась по дну ящика — нет, никаких секретов. Да и если они были — СБ «Рослава» наверняка о них позаботилась. Поэтому Морозова не полезла в холодильник, не полезла под кровать... Вот только опрокинутый стул не давал ей покоя.

Она выскочила из спальни и в два прыжка оказалась в дверях детской комнаты. Что здесь? Мягкие игрушки, письменный стол, маленький магнитофон, плакаты... Прямо под плакатом группы «Руки вверх» — на глянцевом листе большеглазая японская мультяшка в неприлично короткой юбочке держала в руках флажок с надписью: «Расписание уроков». От руки было дописано: «Олеси Романовой». Морозова почему-то сразу посмотрела на квадратик под заглавием «пятница». И затем содрала со стены расписание уроков романовской дочери — еще один бесполезный трофей.

И уже на пути к выходу Морозова замерла, дернулась назад, к телефонному аппарату на тумбочке, сняла трубку, и на дисплее высветился номер последнего исходящего звонка. Его было очень легко запомнить.

Внезапно рация разразилась на удивление отчетливым матом, и это словно подхлестнуло Морозову — она выскочила из квартиры, пронеслась два этажа по пожарной лестнице, сбросила темп, восстановила дыхание и неспешно подошла к лифту. После чего абсолютно спокойно спустилась вниз. Где и столкнулась нос к носу с вооруженным охранником.

— Что вы здесь делаете?

Этот вопрос не был для Морозовой неожиданностью. Она протянула охраннику пропуск, выписанный на имя той голубоглазой девушки, которой так безжалостно испортили вечер, и Морозова затруднилась бы точно сказать, кто в этом виноват — Монгол, Романов, она сама или же, например, господин Лавровский.

— Были в гостях, — сам сообразил охранник, и Морозова не стала его в этом разубеждать.

— Через две недели пропуск нужно будет обновить, — сказал охранник, изучив печати. — Иначе вас не пропустят... Держите.

— Спасибо, — сказала Морозова. Если бы охранник сосредоточил свое внимание не на печатях, а на фотографии, то он мог бы спросить, почему у Морозовой другой цвет волос, нежели на снимке. Морозова могла бы ответить, что фотографировалась для пропуска крашеной. А если бы охранник спросил, почему Морозова не похожа на сфотографированную девушку, ей пришлось бы его убить. Или покалечить.

Но охранник ничего такого не спросил, вернул Морозовой пропуск и убежал — наверное, ловить Монгола.

Морозова вышла из дома на улицу и размеренным шагом двинулась по освещенной аллее к выходу. Больше никто ее не останавливал, больше никто ей не задавал никаких вопросов, и оставался лишь тот вопрос, который задавала себе сама Морозова:

— Ну и что теперь делать со всей той кучей барахла, которую утащила из квартиры Романова?

Вот так время стало его врагом. Сначала он отвел себе на уход сутки. Потом, когда Борис вынужденно украл триста с лишним тысяч, сутки съежились до нескольких часов. И вот — словно почуяв неладное, проснулась СБ и отобрала у Бориса то немногое, что еще оставалось. Теперь времени не было совсем, и не было возможности остановиться, переиграть план, перебросить уход на следующую неделю. В СБ явно не посчитают удачной шуткой, если он придет к ним и скажет: «Знаете, ребята, я тут совершенно случайно куда-то не туда отправил кучу ваших денег... Извините, я больше так не буду».

Поэтому Борис продолжал начатое, однако вместо триумфального движения по размеченному и выверенному пути получилось нечто совсем иное. Будто бы прыгал Борис из окна горящего дома, прыгал, видя внизу подставленный брезент, но затем этот брезент куда-то исчез, и получился такой вот дурацкий самоубийственный прыжок в никуда, в пустоту...

Хуже всего было, что прыгал он не один, а в компании с женой и дочкой. Борис посмотрел на часы — еще куча времени до четырех. Время это нужно было использовать не на занятия в художественной школе, а на срочный рывок из Москвы.