Сергей Гайдуков - Великолепная пятерка

— Бенин... Болгария... Боливия... Босния... Ботсвана... Бразилия... Бруней... Буркина-Фасо... Бурунди...

Как там сказала сгоряча Марина? Клетка за триста тысяч баксов? Жалко, что эту клетку не утащишь с собой. И вообще — очень мало что утащишь. Уходить придется налегке. Уходить... Хм. Забавно, а вот если он просто пришел бы в понедельник к Дарчиеву и положил бы на стол заявление об уходе. Об уходе по собственному желанию. Что бы сделал Дарчиев? Покрутил бы пальцем у виска? Разорвал бы бумагу на мелкие кусочки и сжег бы остатки в пепельнице? Попросил бы объясниться? Ну что ж... Борис мог сделать краткий доклад на тему: «Как меня здесь достали». И про просмотр жутковатой хроники на шестнадцатом этаже главного корпуса, и про собеседование в СБ с предложением стучать на всех подряд, и про нежелание жены жить по правилам, которые устанавливала СБ, и про немолодого вице-президента, ставшего после просмотра той хроники налегать на спиртное... И то ли спиртное заставило его выпрыгнуть из окна на еще не совсем прогревшийся асфальт, то ли кто-то еще... Подозрение — так это называлось. СБ по долгу службы подозревала всех, и трюк заключался в том, что СБ заставила подозреваемых почувствовать это. Они восприняли это по-разному: кто-то грыз ногти, кто-то сходил с ума, кто-то раскрывал оконную раму и с трудом заносил колено на подоконник.

Это если дело ограничивалось простым подозрением. А если подозрения подтверждались? Или если СБ КАЗАЛОСЬ, что подозрения подтверждаются? Тогда появлялся материал для съемки еще одного шокирующего документального фильма, где наряду с покаянием виновного — или считаемого виновным — на заднем плане фигурируют похожие на свертки тела членов семьи...

Думать об этом на трезвую голову было невозможно. Борис снова глотнул виски. За стеной спала Марина. В другой комнате Олеська сбила коленками с кровати медведя-панду. Панда недоуменно смотрела черными круглыми глазами в потолок, а Борис недоуменно разглядывал интерьер кухни: ну итальянская, ну по индивидуальному проекту, ну со встроенной посудомоечной машиной... Куплено на деньги, заработанные в «Рославе». Как и почти все в этой квартире. Так что, эти деньги теперь Борис должен будет отрабатывать вечным страхом?! Страхом за себя и за свою семью?! Он должен будет жить так, как будто идет длинная, бесконечная проверка?! Деньги не могут стоить так дорого.

Вануату... Ватикан... Великобритания... Венгрия... Венесуэла... Вьетнам... Габон... Гавайские острова...

Он не пойдет к Дарчиеву с заявлением об уходе. Потому что вопрос о возможности ухода из корпорации уже обсуждался ими — однажды, два года назад.

— В моем отделе у тебя будет хорошая работа, — сказал тогда ухоженный седовласый мужчина Борису. — Не сложнее, чем сейчас, а денег больше.

— В чем фокус? — спросил Борис.

— Фокус в том, что ты будешь как академик Сахаров.

— У меня зарплата будет как Нобелевская премия? — усмехнулся Борис.

— У тебя будет нормальная зарплата. У тебя будет квартира в «Славянке». Тебе дадут ссуду под машину. У тебя будет банковский счет с процентами выше обычных. Учебу твоей дочери оплатят. Ты будешь отдыхать в пансионате фирмы, платя за это копейки. А в обмен только одно — помалкивай.

— Не понял?

— Помалкивай. Ты делаешь то, что я тебе говорю. Ты обсуждаешь эту работу со мной или с человеком, с которым я разрешу ее обсуждать. И все. Ты станешь обладателем секретной информации. От этой информации зависит безопасность нашей корпорации. И если тебя допускают к этой информации, то пути назад быть не может. Ты поднимаешься на такую ступень, откуда уже не спускаются.

И тогда Борис спросил:

— И что, я уже не смогу перевестись на другую работу? Или вообще уйти?

— А зачем уходить с такой хорошей работы? — улыбнулся Дарчиев. — Когда ты поймешь, насколько хороша эта работа, ты перестанешь задавать такие вопросы.

Два года Борис не задавал никаких вопросов. Два года эта работа была так хороша, как это только возможно. Дарчиев ни в чем не обманул — деньги, квартира, машина, отпуск в Турции, ссуда...

Ошейник — вот как это называется. Он сам посадил себя, загнал себя в этот ошейник. Он сам посадил себя на цепь. А когда сидишь на цепи, очень трудно убежать от поднесенной к горлу руки с ножом.

Значит, придется рвать эту цепь. Значит, придется жечь мосты. Значит, придется уносить ноги.

Борис усмехнулся. Думаете, что прикормили, приручили? Думаете, можно теперь делать со мной, что захотите? Думаете, купили меня с потрохами? А вот я как колобок — уйду от бабушки, уйду от дедушки... Сейчас вот посижу, подумаю — и придумаю, как уйти. Мир большой. Где-нибудь найдется место для меня, Марины и Олеськи. Место, чистое от безумия.