Сергей Гайдуков - Великолепная пятерка

— О чем же тогда он писал?

— Он просил меня помочь его жене, когда ее отпустит Служба безопасности. Помочь ей добраться до Борькиного знакомого, которого зовут Парамоныч. Кто это, где это — он не сообщил. Письмо пришло вчера, отправлено было в понедельник.

— Ясно, — сказал разочарованный Монгол. — Жаль, что вы не сможете с ним связаться...

— Чего мне жаль, — перебил его Дарчиев, — так это того, что вы не возникли в тот момент, когда бежал Вася. Вы бы его прикрыли, и он жил бы долго и счастливо. Пусть даже и с другим мужчиной, там, во Франции...

Он купил букет и медленно пошел к воротам кладбища, высоко держа посеребренную временем и скорбью голову.

Вася Задорожный улыбался Дарчиеву своей вечной белозубой улыбкой, весь сплошное обаяние и жизнелюбие. Но улыбка была именно что вечной — пойманное фотографом мгновение запечатлелось на десятилетия, однако самому Васе повторить такую улыбку было уже не по силам, разве что где-то там на небесах ему была дана такая возможность... Но не здесь, не здесь. Здесь было только мраморное надгробие, в центре которого, чуть вдавленная в камень, находилась большая Васина фотография. Его родители выбрали изначально другой снимок — Вася в костюме, в галстуке, причесанный и даже пытающийся быть серьезным. Просто удивительно, что такой снимок и такой Вася могли существовать в природе. Дарчиев не вмешивался, он дал родителям проявить свою скорбь. Но когда год спустя стандартный металлический памятник покосился, могила заросла сорной травой, а фотографию загадили птицы, Дарчиев нанял специализированную фирму, и та в течение трех недель привела Васину могилу если не в божеский, то хотя бы в ангельский вид. Появился мрамор, появилась новая — уже самим Дарчиевым избранная фотография, появилась высокая металлическая ограда вокруг могилы. Кроме того, Дарчиев регулярно доплачивал кладбищенской администрации за особый присмотр...

Он не знал, как отнеслись ко всему сделанному им Васины родители, да это его и не особенно волновало. Он сделал то, что считал нужным, и душа его хоть отчасти успокоилась.

Дарчиев отпер замок на ограде, открыл ворота, вошел внутрь и положил букет цветов на мраморную плиту. Вася приветственно улыбался — примерно так, как он улыбался Дарчиеву восемь лет назад на пляже в Испании...

Улыбка — это было то, что удавалось Васе лучше всего. Он был неважным работником, у него была аллергия на дисциплину. Он не мог сосредоточивать свое внимание на одном предмете дольше десяти-пятнадцати минут, он был по-женски капризен... Но это был Вася. И многие сходили от него с ума. Если бы Дарчиев решился быть стопроцентно откровенным, то он должен был признать и за собой некоторый период подобного безумия — месяц или два, или три... Или год. Или больше?

Он сел на лавку рядом с могилой, достал пачку сигарет и закурил. Дым уходил в темнеющее небо, а Дарчиев думал о том, что на одной улыбке нельзя было строить опасные игры с огромной корпорацией. На одной улыбке далеко не убежишь, вот Вася и не убежал. К тому времени их отношения с Дарчиевым испортились, точнее, Вася решил, что Дарчиев ему больше неинтересен, а интересны Васе стали пожилые французские денежные мешки, с одним из которых он как-то познакомился в Питере... Видимо, Вася решил стащить у фирмы пару сотен тысяч, чтобы хватило на первое время во Франции, а там уж развернуться на полную катушку. Он не советовался с Дарчиевым, он просто взял и исчез, чтобы потом вернуться в виде свежего могильного холмика. Вася...

— Убери эту дурацкую улыбку с лица, — сказал Дарчиев. — Ты уже доулыбался, придурок...

Вася ничего не ответил. Дарчиев вспомнил то трудное время после исчезновения и гибели Васи, когда он ожидал репрессий со стороны СБ, но репрессии эти не последовали. Дарчиев предполагал, что в число близких друзей Васи Задорожного входил кто-то из верхушки СБ, оттого-то им и невыгодно было раскручивать этот скандал по полной программе. Так или иначе, все успокоилось, Дарчиев остался на прежней работе. Выводы он сделал, и никаких романов на работе больше не заводил, да и не с кем было — люди попадались то глубоко и безнадежно семейные, как Романов, то лишенные какой-либо привлекательности, как Монстр.

Дарчиев не заводил новых романов, но имелась одна связь, которая завязалась за пару недель до побега Васи, для Дарчиева это, быть может, был шаг отчаяния или безразличия, но в результате получилось то самое особое положение, про которое сейчас внезапно упомянул чертовски информированный молодой человек из «Интерспектра». Дарчиев подумал об этой связи, и уже в который раз он думал о ней с опаской: когда висишь на единственной ниточке, волей-неволей станешь опасаться, что она вдруг порвется. Эта нить запросто могла порваться. И тогда Дарчиеву отольется по полной программе, за все, на что раньше закрывали глаза...