Андрей Кивинов - Акула. Отстрел воров

— Да, потом всегда так говорят. Посмотрел на дверь?

— Посмотрел…

— Какая она?

— Обыкновенная. Деревянная, только крепкая. И с глазком.

Описание совпадало. Акулов у Сазонова дома никогда не был, но Катышев незаметно кивнул: Кулебякин не врёт. Действительно, на этаж он поднимался.

— Я ничего делать не стал, посмотрел просто. Решил в тачку пойти, обождать. Спустился, значит, а тут он навстречу идёт. В дверях прямо столкнулись! Я аж очумел! А он прям улыбается. И харя… Лицо, значит, такое прямо бандитское! Ну я и говорю, типа, что за дела, братан? Чего ездишь за нами? Если, говорю, вопросы какие — давай прям счас и решим. Чего, в натуре, тянуть? А он меня по матушке посылает. И руку за пазуху — р-раз! Я думал, там пушка. Во, думаю, сейчас прямо грохнет. Ну и рубанул его с перепугу… Я ж не знал, кто он такой!

— Как ты его рубанул? — Катышев считал себя специалистом по рукопашному бою.

— Как «как»?

— Покажи.

— Вот так… Примерно.

— Неубедительно.

— Ну, я точно не помню. Там же темно было!

— А ты бил или сбоку смотрел?

— Бил… Я что, отрицаю? Один раз ударил. Вот так. Честно! — Кулебякин опять сплёл пальцы в замок и весь подался вперёд, так что сидел теперь на самом краешке стула. — Упал он. Я на улицу выволок. Хотел пушку забрать, сунулся — а там ксива. Подумал, сначала, поддельная. Ну и решил взять, чтобы Петросычу показать. Он, думаю, разберётся. Приехал в баню, показал. Он сказал: выброси. А я не успел. Вообще забыл, когда шмалять начали! Знаете, как это страшно? Ужас какой-то… Я первый-то раз вспоминаю, когда Петросыча ранили, — страшно становится. А тут вообще жуть была. Очухался, только когда ваши приехали. Машина горит, мясом воняет. Петросыч, я вижу, мёртв. И мне в руку попали. Сначала-то ничего, а потом такая боль проняла! Думаю, ваши обыскивать станут, ксиву найдут — и все, полный амбец. Никому ничего не докажешь. Бросил подальше.

— А из больницы чего убежал?

— Как мне было не убежать, если эти двое, которые со мной ездили, прям так и сказали: ты, мол, у нас главный подозреваемый. Я объяснить чего-то хочу, а они только смеются. Нам, говорят, до балды твои оправдания, а вот опера из тебя все кишки вытянут, если сам не признаешься…

Акулов мысленно помянул недобрым словом этих дуболомов из батальона патрульно-постовой службы. Кто их просил рты разевать? Даже если бы Кулебякин не убежал, такая болтовня могла здорово осложнить дальнейшую работу. Он мог испугаться и взять на себя то, чего не совершал. Или потребовать адвоката и до его приезда не вымолвить и полслова. Даже выговор конвоирам не объявить в связи с неопределённостью процессуального статуса Кулебякина на тот момент. А если и объявить — что толку с этой бумажки? Эффективнее морду набить. Но и этого, по понятным причинам, не сделаешь.

— Значит, Сазонова ты один отоварил?

— А с кем же?

— Это мы у тебя спрашиваем — с кем?

— Один я был! Честно!

Врать Кирилл умел плохо. Акулов повторил вопрос в более жёсткой форме. Добавил:

— Если мы что-то спрашиваем, это не значит, что мы не знаем правильного ответа.

— А зачем тогда?

— Чтобы проверить твою искренность. Итак?..

— Никого со мной не было.

— Врёшь!

— Почему?

— По глазам видно.

— Мало ли, что вам кажется…

— Не кажется. И потом, на такие дела в одиночку не ходят.

— Да какие дела?! Вот, ей Богу… Никаких дел, поговорить просто хотел. А дальше все случайно получилось. Он в карман, я — хрясь по репе!

— Не пожалеешь потом? — спросил Катышев. — Ладно, тогда проехали. С кем Громов в бане встречался?

— А я знаю?

— Слышь, дятел, ты меня решил разозлить? У тебя это быстро получится. Ещё раз переспросишь — со стула грохнешься. Забыл, где находишься? Или не помнишь, что из-за тебя наш товарищ в камере парится? Быстро отвечай, чего спрашивают!

— А за что он в тюрьму угодил? За то, что потерял ксиву? Но я же не знал, что у вас и потерпевших сажают!

Акулов и Катышев переглянулись. Как-то раньше и не подумали, что для Кирилла, не знающего подноготной задержания Шурика, это выглядит, мягко говоря, странным. Действительно, человек пострадал от нападения неизвестных… или неизвестного, а его, вместо того, чтоб пожалеть, отправляют баланду хлебать. Скорее всего, Кулебякин вообще им не верит. Думает, на понт берут, угрожают расправой, чтоб раскололся быстрее.

— Сазонов, кстати, прекрасно все помнит, — сказал Андрей осторожно, — и говорит, что ты был не один. Кому, по-твоему, мы должны верить? Нашему товарищу или тебе?