Михаил Нестеров - В бою антракта не бывает

Хотя кордон еще не было видно, Румын отошел за кедр и прикурил. Едва он остановился, на него обрушился рой комаров, преследовавших его всю дорогу. Не докурив, затоптал окурок и снова вышел на дорогу.

Полегчало. Даже показалось, что гнуса стало меньше, когда впереди неожиданно, словно только что включили, блеснул свет. Через три десятка метров он стал слепить глаза, но ориентироваться стало легко. Теперь Романов сдвинулся ближе к обочине. По идее собаки должны были учуять его, но кордон хранил гробовое молчание.

Четко видя перед собой дорогу, он уже не заступал в траву, однако вскоре углубился в лес, чтобы выйти к дому со стороны родника. Тишина на кордоне все больше не нравилась Романову, и он убеждался, что его опасения не были напрасны.

Еще два десятка шагов, и он вышел практически на открытое место. Отсюда рваным полукругом был виден блеск родника, более правильным овалом обозначилось вместилище омута.

И ни звука. Кроме гула насекомых, не знающих покоя ни днем, ни ночью. Романову показалось, что он один сейчас в необъятной тайге. Он высвободил «вул», и его коснулась мысль, что этот пистолет он противопоставляет профессиональным охотничьим ружьям с оптикой.

От ствола к стволу, делая короткие паузы, Костя сокращал дистанцию. В пяти шагах слева, чуть подернутая рябью, водная поверхность, которой пугала его Марина. Она что-то сказала о болотном газе. Если прислушаться, можно расслышать слабые булькающие звуки.

Стоп!

Румын прищурился, напрягая зрение. На поверхности воды он различил что-то похожее на кочку. Действительно, как на болоте: по краям омута росла бледная трава; а под углом растительность, казалось, покрывала всю кочковатую поверхность. Романов различил уже две, потом три кочки. Странно, что они покачивались на поверхности.

Костя лег на траву и подполз ближе. Раздвинул траву и скользнул к чуть пологому берегу, рискуя свалиться в воду. Он протянул руку.

Он не отдернул ее, когда пальцы невольно сжали шерсть мертвого животного. Румын уже знал, кто это, но подтянул тело собаки ближе и нащупал рукой ошейник.

Джек или Ирбис. Впрочем, обе овчарки были здесь. Романов провел под брюхом собаки и ощутил на руке прикосновение множества мелких пузырьков, высыпавших на поверхность воды и исчезнувших.

Теперь главное. Он нащупал слева от себя сухую ветку и осторожно притянул к себе третье тело.

На него смотрели мертвые глаза помощника лесника.

Висок раздроблен, верхняя губа лопнула.

Костя отполз назад. Потом еще немного, пока снова не оказался за толстенным стволом кедра. Встал. Короткими перебежками достиг сарая и прижался к стене. Тотчас различил слабый стон. Он выглянул за угол. Яркий свет помог определить, что сарай закрыт накинутой на петлю стальной скобой, зафиксированной деревянным колышком, который, в свою очередь, был привязан к гвоздю на косяке.

Романов еще раз оглядел двор. Чтобы быстро и бесшумно открыть сарай, придется задействовать обе руки. Он засунул пистолет за ремень и скользнул к двери.

Сейчас органом зрения была его спина, он каждой клеткой чувствовал пространство двора, знал, что при малейшем движении или шуме среагирует моментально и с быстротой куницы юркнет в траву, обнажив ствол.

Румын потянул колышек вверх, нажал коленом на дверь и освободил ее от скобы. Так же быстро и бесшумно опустил ее. Он открыл дверь рывком, дабы исключить протяжный скрип, шагнул внутрь и так же быстро прикрыл дверь за собой. И, не теряя ни одного мгновения, предупредил о себе шепотом:

– Тихо! Это я, Костя.

Господи, как она боялась этого человека, когда обыскивала его комнату! Обливалась холодным потом, отдавая собакам приказ: «Чужой!»

Сейчас роднее этого голоса для Жени не существовало. Он был едва различим, но она узнала его. До этого она умирала от боли, и вот сейчас почувствовала облегчение.

Он предупредил ее голосом. Молодец, одобрила женщина. Но она не могла произнести ни слова, только через нос вырывались ее стоны. «Я здесь», – язык был прижат к небу тряпкой, веревка впилась в губы.

Романов приблизился, оглянулся на окно, щелкнул зажигалкой, как мог, ободряюще улыбнулся.

– Сейчас, – шепнул он, наклоняя голову женщине и развязывая узел веревки. – Только тихо, – просил он, – только тихо...

Женя сидела на полу, руки заведены за спину и за балку и крепко связаны. Когда Румын освободил ее от веревок, руки женщины безжизненно упали. Костя растирал их ладонями, восстанавливая кровообращение, и задавал вопросы.