Борис Бабкин - Наемник

— Мне убить его? — потушив сигарету, женщина вопросительно посмотрела на Любимова.

— Нет, — поспешно ответил он. — Конечно, если Серов будет мешать. Но я не думаю, что он возьмет на себя роль лидера. Он твой платный телохранитель. И если ситуация обострится, — громоотвод для людей Лапы. Но ты можешь на всякий случай взять еще парочку парней.

— Зачем? — улыбнулась Нурия. — Вы же знаете, я привыкла полагаться на себя. А как вы нашли Серова? — вдруг спросила она. — Кто-то подсказал его кандидатуру? Или вы держали его именно для такого случая?

— Я его не знал, — покачал седой головой Любимов. — Просто мне понадобился сильный, смелый авантюрист...

— И Архивариус предложил кандидатуру Серова, — поняла Нурия.

— Ты по-прежнему умна и сообразительна, — одобрительно проговорил Петрович. — Серов отлично подготовлен физически. Не любопытен. Перед законом почти чист.

— А его боевая подготовка — не блеф? — поинтересовалась женщина. — Он не производит впечатления супермена.

— Ты слышала о Русском Ковбое? — неожиданно и, как показалось Нурии, не к месту, спросил Любимов. Тем не менее она утвердительно кивнула.

— Разумеется. Но какое...

— Серов и Ковбой — одно и то же лицо, — рыхлое тело старика затряслось от беззвучного смеха.

— Тогда у меня прекрасный телохранитель, — засмеялась и Нурия. — Даже если то, что говорят о Русском Ковбое, правда лишь наполовину, в драках он специалист широкого профиля. Но почему он согласился работать на преступника? Вы же сами сказали, что перед законом он почти чист. Или этого «почти» хватило на то, чтобы заставить его?

Недовольно поморщившись после слов «на преступника.» Любимов, тем не менее, спокойно ответил:

— Слишком велика ставка, чтобы кого-то заставлять работать по принуждению. Все гораздо проще. Серов авантюрист, профессиональный солдат. Он любит и умеет воевать. Ему нравится такая жизнь. Это доказывают его постоянные стычки с самопальными рэкетирами. Ему нравится риск.

— Одним словом, наемник! — презрительно фыркнула женщина. — Но как мне известно, эти солдаты удачи всегда интересуются чужими делами.

— Про Серова я бы этого не сказал, — хрюкнул смешком Петрович.

— Хотите сказать, что он не интересовался, какая работа его ждет? — недоверчиво посмотрела на него Нурия.

— Его волновало только одно. О чем он и спросил. Сколько? — улыбнулся Любимов.

— Что сколько? — не поняла женщина. .

— Ему заплатят.

— И все? — брюнетка приподняла брови. Увидев утвердительный кивок седой головы, она пренебрежительно махнула рукой. — Я же говорила, пес войны, дикий гусь.

— Не спеши с выводами. — одернул ее Петрович. — Этот парень имеет свое мнение. И если он уверен в своей правоте, ему плевать, кто его оппонент и что о нем думают окружающие. Ты это учти. На этом можно сыграть. А ты вечером, перед сном, почитай его дело. Поинтересней Дюма будет.

Фаина с интересом смотрела на работавших с полной выкладкой и жестким контактом плечистых парней в кимоно.

— Я возьму вон тех, — решила она, показывая на отошедших к стене троих здоровенных парней.

— Ладно, — с плохо скрытым сожалением ответил Боярин. Увидев смеющиеся глаза женщины, огорченно вздохнул.

— Умеешь ты выбирать. Лучших берешь. Хотя, — он, внезапно повеселев, широко улыбнулся. — На такое дело и нужны лучшие!

Мужчина пронзительно завизжал и, повернув к стоящему рядом Любимову окровавленное, распухшее лицо, отчаянно закричал:

— Не знаю я! Поверь, Петрович! Я правду го... — страшный удар ногой в низ живота согнул его в комок страдающей плоти. Рослый парень с рваным шрамом на левой щеке, пригладив жесткой ладонью короткие черные волосы, удивленно пожал плечами:

— Молчит сука! И ток по яйцам гоняли, и паяльник в задницу — молчит. Что делать-то? — его светло-серые глаза с хищным прищуром вопросительно остановились на лице Любимова.

— Может, и правда, он ни при чем? — задумался тот, отворачиваясь от изуродованного, окровавленного тела мужчины.

— Продолжать? — услышал старик голос парня, который прижав рукой в резиновой перчатке оголенные провода к черным, обоженным пяткам лежащего человека, держал в друго руке штепсель. Поняв взгляд Любимова как разрешение, он сунул вилку в розетку. Раздался истошный, нечеловечески вопль. Неприятно запахло паленым.

— Ладно, — брезгливо зажимая нос, смилостивился Петрович, — пусть сдохнет.