Михаил Серегин - Доноры за доллары

После решено было с «мокрухой» не связываться – у Лямзина нервы не выдерживали. Стали стараться сами находить доноров, причем за деньги. То есть человеку предлагалось продать почку, например. Его оперировали и отпускали на все четыре стороны. Подобная схема работала достаточно успешно до тех пор, пока у одного донора не выдержало сердечко. Умер прямо на столе. Вот тут и случился первый серьезный прокол. Санитары по дороге потеряли тело, и инкассаторская машина увезла только органы. То, что мужчина пролежал в морге до утра и попался нам на глаза, выяснилось только позже. После этого они получили по шапке и лишились заказов вообще. Кроме того, им все чаще приходилось сталкиваться с навязчивым вниманием к их персонам с моей стороны, а это нервировало. Они стали совершать ошибки, терять деньги, ссориться друг с другом.

Однако им пришлось совершить еще одно убийство. По заказу руководства санатория. Дело было в том, что еще раньше в нашей клинике проводилось извлечение органов. Это делалось совершенно иными методами. Больного клали на какую-нибудь пустячную операцию, во время которой просто вырезали ему почку, не ставя его об этом в известность. Человек мог спокойно жить с одной почкой, не испытывая особого дискомфорта до той поры, пока с этой почкой не происходили какие-нибудь неприятности.

Такое случилось с бедолагой Сергеенко. Он обратился в нашу клинику, и над всем предприятием повисла угроза разоблачения. В частности, над тем, кто проводил операцию. Было дано указание избавиться от строптивого больного, до того как он узнает о том, что с ним когда-то сделали. Пришлось прибегнуть к крайним мерам. Сергеенко был отправлен на операцию – благо он сам того добивался. Там его и убили. Для осуществления замысла пришлось привлечь анестезиолога, который просто дал сверхдозу наркоза. Слабый организм Сергеенко, конечно же, не смог с этим бороться.

Здесь также все было бы чисто, если бы я со своим дурацким любопытством не лез не в свое дело.

– Скажите, Сергей Львович, а как была фамилия того хирурга, который работал в «Шишке»? – не выдержал Чехов.

– Карташов – вы разве не знали?

Все нити наконец связались в узелки.

Кирилл Воронцов чистосердечно признался во всем, в том числе и в поджоге квартиры Головлева. Суд принял во внимание все обстоятельства, и ему дали шесть лет.

Доброву, шоферу-убийце, присудили пожизненное заключение.

Труднее всего было отыскать Карташова и Власова, который, как оказалось, сорвал самый большой куш на этом деле. История с патологоанатомом меня немало повеселила: ну и ловкач, пересидел все разборки между сообщниками и, всеми забытый, воспользовался суматохой, чтобы взять чемодан денег, кровью заработанный другими. На его след напасть долго не удавалось. Помог случай.

Карташов же проявился в совсем неожиданном месте. О нем заявил бдительный работник загса в одном провинциальном городке. Он был законопослушным гражданином и всегда следил за криминальными сводками. В один прекрасный день к ним заявился некий господин, желавший заключить законный брак с гражданкой Федоскиной. Причем гражданин хотел взять фамилию жены. Можно было бы пожать плечами и забыть об этом случае, только вот фамилия этого гражданина бдительному служащему показалась знакомой. Он на всякий случай наведался в местное отделение милиции и указал на местонахождение гражданина Карташова. Этот Карташов оказался тем самым, кто был нужен властям.

Дело относительно иностранных клиентов «Сосновой шишки» у нас быстро замяли, несмотря на имеющиеся договора и свидетельские показания переводчика. Все это не нашего ума дело, зло сказал Чехов. В английской прессе, правда, промелькнула пара статей на этот счет, но большого общественного резонанса «дело об органах» не имело – мало ли на Западе сенсаций.

Дима Красников поправился, хотя и не вполне. Ему дали вторую группу инвалидности, и актера из него так и не получилось. В свой благодатный Краснодарский край он не вернулся. Почему – неизвестно. Остался жить у Матвеича и, вероятно, решил закончить свои дни таким же бобылем, крепко спящим по ночам под грохот проходящих поездов.

Юдин стал самым настоящим светилом нашей медицины, чем я лично очень гордился. Только вот закадычными друзьями мы с ним так и не стали.

Кот стал осведомителем, надеюсь, уголовники о его тайной службе узнают и сделают с ним то, что он заслуживает.

Наша клиника осталась практически без отделения хирургии. После того как гроза миновала, Штейнберг снова взялся за мое воспитание. Зная его характер, я был совершенно уверен, что он мне припомнит все: и пренебрежение служебными обязанностями, и мою осведомленность о его старых грешках. Поэтому я совершенно не был удивлен тем, что он попросил меня передать дела новому завтерапией. Нельзя сказать, что это уж очень меня расстроило. По правде говоря, выписывать рецепты пациентам мне улыбалось гораздо больше, чем ежедневно получать на орехи от Штейнберга и строить подчиненных. Во всяком случае, у меня теперь есть полное право не забивать себе голову закулисными интригами нашего руководства. А потому я совершенно спокойно расстался со своим уютным кабинетом и со своим никчемным компьютером – до поры до времени.