Михаил Серегин - Доноры за доллары

Однако когда мы прибыли, то застали только одну патрульную машину, которая дожидалась нас.

Со слов милиционеров мы узнали, что все закончилось быстро. При аварии погибли два человека, один тяжело ранен. Преступник доставлен в ближайшее отделение, тела погибших увезли на экспертизу, машину отбуксировали.

По дороге мы обсуждали с Чеховым наши дальнейшие шаги. И решили, что наше поведение зависит от того, кого мы застанем в живых и насколько в живых этот кто-то будет. Не нужно объяснять, что мы изо всех сил надеялись, что судьба будет к нам благосклонна и мы получим в свое распоряжение именно того, кого хотим. Главного.

Чуда не произошло. Когда мы приехали в УВД Серпуховского района, то узнали, что судьба решила не делать нам никаких поблажек. В живых остался водитель, тот самый Добров, о славном прошлом которого Чехов узнал так много интересного.

Доброву хорошо досталось, поэтому проводить с ним какие то ни было беседы нам не разрешили. Чехов долго матерился, после чего потребовал перевести больного в палату с решетками на окнах и приставить к нему охрану.

После этого мы наведались к одному из следователей, которому было поручено ведение дела, и представили имеющиеся у нас улики против Доброва и его сообщников.

В числе прочих были результаты экспертизы спермы, найденной в телах покойных девушек, и сведения о калибре пули и марке пистолета, из которого были убиты Лямзин и Людмила.

Следователь был несколько обескуражен и хотел знать подробности дела, которым, к его удивлению, кто-то уже вплотную позанимался.

Чехов, сославшись на спешку, утащил меня из отделения.

После этого мы нанесли еще один визит – к судмедэксперту, который как раз в тот момент занимался вскрытием тел двух других членов преступного экипажа.

Патологоанатом нервно рассмеялся, когда мы спросили, в каком состоянии находятся оба тела и есть ли у убитых какие-нибудь особенности. Он протянул нам пустой флакончик из-под таблеток. На дне перекатывались какие-то, как сначала показалось, стекляшки.

– Это что? – спросил Чехов, беря баночку из рук патологоанатома.

– Это я нашел в пищеводе и желудке одного из погибших. Алмазы, кажется. – Он снова хохотнул. – Вы именно это и разыскивали?

– Нет, честно говоря, – пробормотал Чехов. – Но и это – тоже неплохо. Передайте следователю.

После этого мы попросили разрешения посмотреть наконец на хищников, которые принесли нам столько неприятностей, но которых мы так и не смогли поймать живыми. Нам это позволили.

Чехов стоял и с брезгливостью рассматривал уже несколько приведенные в порядок, но все еще ужасные тела.

– Вот этим и кончается... Жизнь, как говорится, за жизнь. Жаль, нельзя вас убить дважды.

Мы вышли на воздух, и Чехов сказал:

– Так, теперь осталось только подобрать мою колымагу и подвести итоги.

Пока мы ехали за его машиной, составили схему преступной организации, расставив крестики там, где все закончилось смертью или разоблачением, и вопросы там, где до сей поры было что-то не ясно.

К нашему изумлению, вопросительных знаков было гораздо больше.

– Так, – подытожил Чехов. – У нас есть главарь и связующе-транспортное звено. Также разобрались кое с кем из исполнителей. Остались: бессознательный Головлев, истерический Воронцов, переломанный Добров. Также меня интересует, кто еще в санатории был причастен к этому делу. Кто-то же должен был похищенные органы пересаживать. Нужно поработать в этом направлении. Надеюсь, все подробности нам расскажут все наши многочисленные больные и никакого дорасследования проводить не придется. А то меня уже тошнит от этих сказок с подробностями. Так что езжай сейчас в клинику и постарайся привести в чувство этого горе-путешественника, а я наведаюсь к вашему анестезиологу, может быть, он мне что-нибудь поведает. Поехали, завернем за вещдоками, которые тебе этот парень припрятал.

Так мы и поступили.

В клинике меня ждало радостное известие: Головлев пришел в себя, и с ним вполне можно пообщаться.

Перепоручив обход больных одному из терапевтов, я поднялся в палату и сразу же наткнулся на его угрюмый взгляд.

– Здравствуйте, Сергей Львович! – радушно поприветствовал я его, не обращая внимания на презрительное молчание. – Как вы себя чувствуете? Головка не болит?

– Острите, Владимир Сергеевич, острите, – ехидно отозвался он, отворачиваясь к окну.

– Да, придется теперь острить мне – вам-то теперь не до шуток. Я бы на вашем месте сделал вот что. Положение ваше – не позавидуешь. Можно предпринять только одно: во всем признаться.