Михаил Серегин - Размороженная зона

Обезьян захрипел, по всему его телу пробежала судорога, а потом мышцы расслабились, он рухнул на пол и задергался, размахивая руками и брызгая кровью из раны. Блатные со всех сторон насели на его тело, и в Обезьяна стали втыкаться «пики» и заточки. Сцена была как две капли воды похожа на недавно случившуюся здесь же гибель Казака. Выдергивать оружие из тела «суки» никто из блатных не стал – по понятиям это считалось западло.

– В окно его! – приказал Рука, когда последний из блатных отошел от мертвого тела.

Окровавленного Обезьяна подняли с пола и перевалили через подоконник. Один из блатных, не удержавшись, прямо из окна помочился на его тело.

Потом в это же окно вылетели несколько матрасов, а еще через минуту кто-то их поджег. На белых сугробах заплясали мрачные отблески пламени. Во всей этой картине было что-то варварское, дикарское. Не верилось, что происходит это в двадцать первом веке, в далеко не самой малоразвитой стране.

– Эй, тут еще один дергается! – послышался из барака чей-то азартный крик, но его тут же заглушил другой, донесшийся со стороны локалки, от проделанной блатными дыры:

– Эй, люди! Рука, Степан, Хромой! Вертухаи идут!

– А еще дядя Вахтанг рассказывал, как они с вашим Батей познакомились. Он тогда заднюю стену какого-то новосибирского отделения милиции грузовиком разломал и его освободил. Вы знаете эту историю? – София немного грустно улыбнулась своим воспоминаниям.

– Как не знать! – отозвался Колыма. – Правда, я не в курсах был, что там у следака именно Сван сидел, а так-то, конечно, знаю. Батя про тот случай любит рассказывать.

В салоне самолета «Ан-26», с дозаправками следующего из Ростова-на-Дону в Якутск, было немноголюдно. Большая часть севших в Ростове пассажиров сошли во время первой и второй дозаправок, а садилось там людей меньше, чем сходило. Сейчас небольшой салон был полупустым, вокруг сидевших в самом хвосте самолета Колымы, Софии и Горца никого не было, и разговаривать можно было вполне свободно. Именно этим последние полчаса они и занимались. До этого все трое спали, а сейчас, проснувшись и выпив кофе, негромко беседовали. В основном разговор шел между Колымой и Софией, Горец все больше отмалчивался.

Девушка неожиданно оказалась довольно интересной собеседницей. Более того, к огромному удивлению Колымы, она выказывала очень хорошую осведомленность о Бате – разумеется, в основном о его прошлых делах, но все-таки. Видимо, Сван крепко доверял этой девушке, коли ей такое рассказывал. По кое-каким делам, о которых София вскользь упоминала, срок давности до сих пор не вышел. Причем разговаривала она об этом сама, по собственному желанию, безо всяких наводящих вопросов со стороны Колымы. Похоже, ей было просто приятно вспомнить Свана и то, что он ей рассказывал.

– Да, – сказала девушка, – дядя тоже очень любил про вашего Батю рассказывать. Говорил, что это его лучший друг, что он очень многим ему помог, а когда они вместе сидели в каком-то из лагерей у вас на Колыме, он даже жизнь ему спас.

– Да? – удивленно поднял брови Колыма. – А вот про это я не знаю, не слышал никогда.

– Дядя говорил, что тогда Бате пришлось из-за него с одним из своих расправиться. Дядя тогда только что попал в лагерь, и кто-то из местных, он говорил, Муха его звали, к нему прицепился из-за того, что дядя грузин. Смотрящим по камере как раз Батя был, а этот Муха, который с дядей поссорился, был его помощником. Дядя рассказывал, что, когда они с Мухой подрались, все блатные в камере требовали, чтобы Батя признал, что виноват дядя. Он объяснял, мол, тот был им свой, из семьи, а он пришлый.

– Ясно, – кивнул Колыма. Он прекрасно понимал, о чем идет речь. В самом деле, если вновь прибывший еще не успел войти в семью, а уже подрался с кем-то из местных, пусть даже не по своей инициативе, симпатии постоянных обитателей камеры будут не на его стороне, хотя по понятиям это и неправильно. – Но это не по понятиям, – вслух сказал он.

– Вот! – обрадованно кивнула девушка. – Дядя рассказывал, что как раз так тогда Батя и сказал. Что настоящий блатной не должен сам ваших правил нарушать, а если нарушает, то он не прав. Ну, то есть не не прав, а… – София прикусила нижнюю губу. – Дядя как-то по-другому говорил.

– Наверное, что косяк за ним, – подсказал Колыма.

– Да, точно! Дядя Вахтанг мне тогда так же сказал! Батя им объяснил, что за этим Мухой косяк, а дядю принял в семью. Тогда этот блатной взбунтовался, и Бате пришлось его убить.