Михаил Серегин - Контрольная молитва

– Мишаня, мы попали!

Отец Василий прислушался. Сзади, где-то совсем недалеко, трещали камыши. Да, похоже, Костя прав!

Лодка вывернула из-за острова неожиданно. Они постоянно слышали рев ее двигателя, но только когда она вышла из-за мыска, беглецы поняли, насколько близок финиш.

– В воду! – распорядился отец Василий.

Шанс был невелик, но он был. Они кинулись в теплую волжскую воду и поплыли наперерез моторке. Тонкий молодой месяц снова скрылся в набежавшем облаке, так что никто из сидевших в лодке их не увидел.

– Нападаем одновременно! – скомандовал священник, и Костя послушно кивнул.

Отец Василий поморщился – вряд ли Костя понял, как они сумеют забраться через борт и захватить плавсредство. Он и сам этого еще не понимал. Усталость брала свое, и он уже чувствовал, как сложно даже просто ворочать конечностями, а не то чтобы закидывать их через борт проплывающей мимо моторки, пусть и на малом ходу.

Но когда лодка проплыла прямо между ними, они дружно повисли на бортах, так же дружно бог знает на каких резервах энергии подтянулись и оказались внутри.

Здесь, внутри, сидели два остолбеневших от неожиданности человека. Отец Василий вскочил на ноги и схватил ближайшего к себе за ворот.

– Освободите место! – рявкнул он и вышвырнул моряка за борт. Второй испуганно съежился за своим рулем.

– А тебе что, особое приглашение требуется? Так я приглашаю! – съязвил священник и взялся за рулевого.

– Ладно-ладно! – залепетал насмерть перепуганный рулевой. – Я уже ухожу! – И сам, не дожидаясь «приглашения» этого огромного, страшного, бородатого мужика, оттолкнувшись ногами от борта, сиганул в реку.

– Все, Костя! Борт чист! – отрапортовал отец Василий и кинулся к рулевому управлению.

Давненько он так не катался! Моторка шла, как песня, сильно, ровно, красиво! Отец Василий не знал, есть ли у преследователей вторая лодка, но пока их никто не догонял. Все правильно – на это нужно время… А пока по всем позициям лидировали беглецы.

Они добрались до пристани, и Костя выскочил на деревянные мостки, а отец Василий, тщательно зафиксировав руль капроновым шнуром из рюкзака, примерился и направил ее точно на тот остров, с которого они так спешно и позорно бежали.

– Надо Петра предупредить, чтобы ни в коем случае за нами не ехал! – озаботился главврач.

– Я думаю, успеем! – улыбнулся священник. – До рассвета время еще есть!

На востоке, на самом краешке, еле-еле, но уже занималась заря нового дня. Отец Василий сел на мостки и понял, как смертельно устал! Как он хочет только одного: покоя! Покоя в своем доме. Нормального человеческого покоя в теплых, ласковых объятиях своей жены. Так, чтобы ни одна бл… ни-ко-гда! ни-за-что! ни по какому поводу! его не трогала! С него хватит!!!

Они сходили к Петру, благо он жил неподалеку от причала, но рассказывать ему о том, что с ними произошло, не стали – ни к чему… Впрочем, лодочник и сам более всего интересовался оплатой его несостоявшегося труда. А к пяти утра отец Василий переступил порог своего дома. Ноги уже не держали.

«Ослаб ты, друг! – сказал он себе. – Или стареешь…»

Он и Ольге не стал ничего говорить, а просто поел, смыл с себя остатки тины, переоделся и почти бегом отправился в храм – времени до заутрени оставалось в обрез.

Это воскресенье, как, впрочем, и все воскресные дни в году, оказалось достаточно насыщенным. Уставшие жить в маете между работой и домом усть-кудеярцы спешили очистить душу, и храм наполнился людьми самых разных возрастов и сословий. Они входили под своды храма взволнованные и торжественные, но чаще немного смущенные, чтобы через некоторое время вернуться на раскаленные улицы другими – спокойными и умиротворенными. Ибо велика сила слова Божьего, и нет для него преград.

Но пережитая минувшей ночью нагрузка повлияла на священника сильнее, чем он думал. Весь день отец Василий боролся с навалившейся усталостью и сном и к вечеру, когда в храме появилась Вера, был почти никакой.

Отец Василий уже почти завершил вечернюю службу, когда увидел у стены знакомые глаза. Внутри у него дрогнуло – ни смирения, ни благолепия они не излучали, напротив – на всю левую половину Вериного лица расплылся огромный лиловый синяк, а правый глаз полыхал с трудом сдерживаемым гневом.

– Здравствуй, Вера, – поймал он ее на выходе из храма. – Что стряслось?

– Ничего особенного, батюшка, – отмахнулась она. – Это я так решила работу поменять.