Михаил Серегин - Контрольная молитва

– В общем, нет…

– Тогда жду! – решительно подвел итог Костя.

– Зайду, – охотно пообещал отец Василий. Костя, на которого он в школе и внимания не обращал, нравился ему все больше и больше.

Священник махнул на прощание рукой и поехал мимо обширного, заросшего гигантскими тополями и кленами больничного парка, все глубже понимая, что напрасно ограничил свою жизнь размерами церковной ограды. Это была принципиальная ошибка, впрочем, вполне объяснимая. В свое время, не признаваясь в этом даже себе, отец Василий постарался вычеркнуть из своей жизни мирское настолько, насколько это вообще было возможно. Видимо, он слишком боялся внешнего мира, однажды уже чуть не стащившего его в самый низ, туда, где о духовной жизни даже не задумываются. Этот мир был невообразимо опасен своей всепоглощающей страстностью, столь притягательной для слабых душ.

Но теперь все было по-другому. Отец Василий начал понимать, что уже не может уклоняться от встречи с миром, что рано или поздно ему придется выйти на осознанный поединок с ним, чтобы уже никогда не оказаться застигнутым врасплох, как это уже произошло с ним только что.

Отец Василий невольно засмеялся. Никогда прежде он не признал бы себя слабым, у него просто не хватило бы для этого духу. Но теперь все было иначе. Он стал достаточно силен, чтобы сказать себе: «Да, слабы человеки; да, податливы на искушение, и я – один из них».

Он добрался до храма за десять минут до начала вечерней службы. Стремительно ополоснул липкое от пота лицо, тщательно помыл руки, переоделся и точно в срок, минута в минуту, пересек границу храма.

Этим вечером, предварительно позвонив Ольге, отец Василий впервые за много месяцев вышел за территорию храма через главные ворота и направился к товарищу.

Больница встретила его запахом эфира и витаминов. Пациенты провожали священника удивленными взглядами, а медсестры с готовностью объясняли, как найти главного врача.

Он заметил, что при Косте больница стала выглядеть поприличнее. Панели были аккуратно выкрашены бежевой краской, полы устланы светленьким жизнерадостным линолеумом, и даже медсестер словно подменили – никакого хамства, все чинно и благородно.

Костя его визиту обрадовался.

– Отлично, Мишаня! – вскочил он с места. – Как здорово, что ты пришел! Здесь я обычно только работаю, так что пошли в третий корпус.

Отец Василий пожал плечами. В третий так в третий.

Они пересекли тенистый больничный двор и вошли в высоченные двери выстроенного в стиле «сталинского ампира» третьего корпуса. Повсюду валялись куски рубероида, стояли ведра из-под шпаклевки, а пол был заляпан пятнами известки и разноцветной краски.

– Молодец, Костя! – восхитился отец Василий. – Откуда только деньги берешь?!

– Уметь надо! – рассмеялся главврач и повел священника вверх по лестнице. – Хотя, если честно, все не так просто. Никто ведь не знает, чего мне все это стоило. Сколько раз под увольнением стоял! В прошлом году так даже чуть не посадили. Какая гнида капнула?! Начальству ведь все равно, с каких таких шишей ты ремонт сделаешь, а ответственность на себя брать не хотят. Как можешь, так и крутись, но если попался, никто за тебя и слова не скажет – сумел заварить, сумей и расхлебать! А у вас разве не так?

– Нет, – покачал головой отец Василий. – Конечно, и в патриархии тоже люди сидят, но своих не предают, да и вообще помогают крепко. Дело-то общее.

– Завидую, – покачал головой Костя и толкнул очередную, более двух с половиной метров в высоту, дверь.

В огромной, практически пустой комнате ремонт был уже завершен. Отец Василий прошел внутрь и замер в восхищении. Открывшийся за тремя огромными окнами вид был великолепен. Справа и слева лениво качались темно-зеленые верхушки старых кленов, а из среднего окна проглядывалась центральная аллея больничного парка, за ней – Волга. В сиреневой дымке вечера серебряная поверхность великой реки смотрелась как на полотне сюрреалиста.

– Невероятно! – восхитился отец Василий.

– Да, – скромно согласился Костя. – Я сам каждый вечер сюда прихожу, не могу удержаться! Представь себе, они эти окна в шестьдесят четвертом году кирпичом заложили!

– Зачем?

– Вот и я пытаюсь понять, зачем, но пока так и не понял.

Главврач достал из ящика стола небольшой графинчик, две маленьких рюмочки и пахнущий копченой рыбой сверток.

– Ну что, присаживайся, батюшка. Усугубим.

Они сели, разлили спирт, выпили, закусили рыбкой и начали неспешный разговор, наблюдая, как все пронзительнее выделяется на фоне сгущающихся сиреневых сумерек сверкающее белым металлом полотно великой реки.