Михаил Серегин - Крестом и стволом

– Прямо сейчас, – решительно поджав губы, сказала жена. – Чего тянуть?

Весь день священника преследовали сомнения. Еще и еще раз он задавал себе один и тот же вопрос: правильно ли он поступил? Формально в стрельбе был повинен Коробейник. Но отец Василий понимал и другое. Случись ему завтра предстать перед господом, и ему нечего будет ответить. Сказать, не знал, что так получится? Но это будет лукавством, не меньшим, чем Каиново «Я не сторож брату моему…».

«Нет, – убеждал он себя. – Никаким иным способом мне было Ольгу не спасти! Не та публика». Но глубоко внутри он понимал, что это лишь отговорки. Он смалодушничал уже тогда, когда впервые «во спасение» соврал Батону, будто знает Бухгалтера и знает, что тот ему позвонит. Не будь этой первой лжи, не потянулись бы и остальные звенья цепочки, приведшей в результате к пяти трупам сильных, молодых мужчин. Не будь этой лжи – и все решилось бы там, на месте, сразу и навсегда.

Лишь с огромным трудом он довел утреннюю службу до конца и, чтобы сделать хоть что-нибудь, позвонил Косте.

– Привет-привет, Миша, – холодно отозвался из телефонной трубки товарищ. – Ты что же это у меня в больнице свои порядки наводишь?

Отец Василий хотел объяснить, но понял, что тогда ему снова придется врать, а ложью он был сыт по горло.

– Прости меня, Костя, – только и попросил он.

– Между прочим, я в твою церковь со своими порядками не суюсь.

Отец Василий снова хотел сказать, что храм не его, а божий, но не поддался греху противоречия и просто извинился еще раз.

– У меня вся воспитательная работа с персоналом к чертовой матери полетела! – повысил голос Костя. – Пришел, видите ли, мой лучший друг, отпихнул медсестру, вытащил тяжелого послеоперационного больного из кровати и увез в неизвестном направлении! Это, по-твоему, порядок?!

– Нет, разумеется, еще раз прости. – Ладно, хватит об этом, – внезапно прервал себя Костя и сердито добавил: – А то я, как думать об этом начинаю, все просто из рук валится! Как там твой пост – продолжается? Или, может быть, заедешь?

– Заеду, конечно, Костя, о чем разговор? – ответил отец Василий, получил одобрительное «ну то-то же», положил трубку и тихо, немного истерично засмеялся – Костя был неисправим.

Этим же вечером все духовные труды отца Василия полетели – не будем называть к какой матери. Они с Костей надрались до такой степени, что чуть не пошли искать женщин. Точнее, женщина срочно понадобилась главврачу, а священник настойчиво предлагал тут же провести обряд обручения, буде найдется особа, действительно достойная его лучшего друга.

– Делай, как я, Костя, – хлопал главврача по спине широкой ладонью отец Василий. – Посмотри, какую я себе нашел! Золото! Изумруд! Пальма палестинская!

– А где ты такую нашел? – с трудом удерживал голову Константин.

– Эх, братишка! – вздыхал священник. – Олюшка одна такая.

– Жаль, – пытался развести руками в разные стороны главврач, но едва отрывал их от края стола, как терял опору и падал лицом в рассыпанную по всему столу рыбью чешую.

В поисках то ли истины, то ли женщины они даже вышли на улицу, но там друг друга потеряли, и отец Василий, поискав товарища в ближайших кустах, вспомнил, что Ольгу нельзя заставлять волноваться, перешел на автопилот и побрел домой.

Конечно же, Ольги не было дома, ни в этот вечер, ни на следующее утро. Жена отца Василия всегда приводила задуманное в исполнение и теперь жила в небольшой Веркиной комнатке, в частном одноэтажном доме на противоположном конце Усть-Кудеяра. А у отца Василия началась безрадостная холостяцкая жизнь.

Он просыпался в пустой постели, брел принимать душ и готовить простенький завтрак, затем шел в храм и проводил утреннюю службу, а в обед торопился домой, чтобы проследить, как там управляются строители.

Они, разумеется, управлялись. Он им платил, и этого в безработном, затихшем в безвременье Усть-Кудеяре было достаточно. Бригада быстро перешла на отделочные работы внутри дома, и он, в конце концов, отдал Петровичу ключи и даже перестал приходить на обед – видеть свой дом пустым никакого желания не было.

Нормальная работа храма восстановилась, и прихожане, привыкшие было к тому, что службы нет-нет да и срываются, почти как в соседнем Желтокаменске, снова начали приходить в храм ежедневно и сверять часы по началу богослужений.

Наверное, единственное, что по-настоящему радовало отца Василия в эти дни, была преданная любовь так неожиданно привязавшейся к нему Стрелки. Кобыла встречала его со службы радостным ржанием и ластилась, как собака, выпрашивая кусочек рафинада. Вообще, Стрелка оказалась ужасно любознательна и совала свою теплую, губастую морду во все, что происходило вокруг, только строительный шум ее раздражал, и, как только появлялся Петрович со своей бригадой, она, издавая трубные звуки и выражая крайнее недовольство, удалялась на привычное пастбище к речке Студенке.