Михаил Серегин - Отпущение грехов

Отец Василий шел, про себя проговаривая то, что следует сказать в первую очередь, и единственное, что сбивало стройную череду его мыслей, так это жутко хлюпающая, насквозь промокшая обувь. Отец Василий несколько раз останавливался и пытался как-то выжать туфли, выдавить из них остатки воды, но все оказывалось бесполезно – туфли продолжали хлюпать и все норовили свалиться с ног.

У самого ручья отец Василий внимательно огляделся. По всем приметам домом муллы был вот этот – высокий, с округлыми восточными окнами и двумя джипами у входа. Бывший священник почесал затылок – его паства на джипах не ездила. Хотя и слава богу, что не ездила!

Отец Василий аккуратно миновал калитку и, ругнувшись на то, что двор такого шикарного дома не освещен, прошел к двери. Она была открыта настежь, снабженная антимоскитной сеткой от мух.

– Исмаил! – громко позвал он. – Это я, Мишаня!

Из глубин дома раздался какой-то невнятный звук. То ли возглас радости и удивления, то ли недоуменный – священник не разобрал.

– Где ты там? – еще раз спросил он, скинул вымокшие туфли у входа и, оставляя на линолеуме темные сырые следы, прошел внутрь.

В ярко освещенном зале было совершенно пусто. Но в доме определенно кто-то был. «Не вляпаться бы, как в прошлый раз!» – усмехнувшись, покачал головой отец Василий и, немного поколебавшись, присел на пуфик у журнального столика. Пусть хозяин сам к гостю выйдет.

В прошлый раз он примчался причащать умирающего и вот так же никого в доме не обнаружил. Немного поколебавшись, но помня, что вызов срочный, отец Василий предположил, что просто разминулся с родней где-нибудь на дороге, и пошел по комнатам. В этом деле даже одна минута могла сыграть решающую роль.

И, надо сказать, он обнаружил желающего принять последнее причастие. Там, где и рассчитывал обнаружить, – в спальне. С женщиной. В том самом смысле…

Отец Василий не стал скандалить, а просто подождал на крыльце, а через полчасика нормально причастил мужика.

Самое интересное, что прихожанин и впрямь вскоре умер – через четверо суток, но в тот день он буквально брызгал энергией и жизнелюбием. Он и причастился-то, явно не веря, что это последнее в его жизни причастие.

Раздались шаги, и в дверях, ведущих в соседнюю комнату, появилась голова.

– К Исмаилу?

– Да, – кивнул отец Василий.

– Сегодня поздно придет, завтра заходи.

– Ничего, я подожду, – улыбнулся отец Василий и взял со столика цветной буклет с фотографиями окрестностей Мекки.

– Я тебе сказал, поздно придет, – повысил голос мужик. – Иди отсюда! Завтра придешь.

– Не понял, – приподнялся отец Василий. – Ты как со старшими разговариваешь?! – И сам не выдержал, засмеялся своим мыслям. – Я вот Исмаилу наябедничаю, мало не покажется!

– Ладно, проходи! – с четверть минуты пожевав губами, мотнул головой мужик.

Священник встал, прошлепал в мокрых носках за мужиком в соседнюю комнату и растерянно заморгал. Исмаил стоял у стены – злой и бледный. Он кинул на отца Василия быстрый взгляд и, было видно, не обрадовался.

И в этот момент голова отца Василия странно хрустнула, а перед глазами поплыли разноцветные, как новые деньги, круги.

Сознание возвращалось медленно. Сначала в ушах раздался звон, постепенно перешедший в треск и обрывки слов. Затем перед глазами появилась картинка. И лишь потом отец Василий начал отдавать себе отчет в том, кто он и где он.

Теперь Исмаил сидел на полу с завернутыми за спину руками и тревожно поглядывал в сторону разжалованного патриархией священника. Отец Василий скосил глаза вправо. Там, привязанный к стулу, сидел другой персонаж – плохо выбритый, крупный, слегка обрюзгший кавказец. Сам отец Василий полулежал у стены, опершись о нее правым плечом и затылком. В комнате были еще люди, но кто они такие, отец Василий не видел – для этого следовало поднять голову.

Он попытался, и шея моментально отозвалась острой болью.

– Поп очухался, – доложили там, наверху, куда не дотягивался взгляд бывшего священника.

– Да хрен с ним. Пусть лежит.

Отец Василий попытался привстать, но его тут же придавил к полу чей-то ботинок с окованным латунью носком.

– Тебе лежать сказали! Вот и лежи.

– Ты, Махмуд, не понял, куда попал, – продолжил давно идущий разговор кто-то, отсюда не видимый. – Мы с тобой цацкаться не будем.

Привязанный к стулу кавказец приподнял голову и посмотрел куда-то вверх совершенно отрешенным взглядом.