Михаил Серегин - Отпущение грехов

– Так это же Петя и Марина! – охнул он и пошел к старым знакомцам. – Петя! Это ты?! Марина! Привет!

Бомжи переглянулись и попятились.

– Петя! Куда же ты?! Марина! – побежал вслед священник.

Бомжи дружно развернулись и вчистили изо всех немолодых сил. Священник ускорил ход. Марина почему-то хромала, а Петя не мог бросить свою подружку, и через полсотни шагов отец Василий схватил Петю за ворот.

– Ты чего, Петр? Чего ты боишься?

– Не тронь его! – кинулась на священника Марина. – Это я деньги взяла! Он не знал ничего!

Отец Василий усмехнулся и отпустил бомжа.

– То-то я смотрю, бежите, как скипидаром намазали. Пошли со мной, разговор есть.

Бомжи опасливо переглянулись.

– Не бойтесь, ничего плохого не сделаю. Мне и моему другу убежище нужно. На время. Вы-то сами где остановились?

– Тебе – убежище?! – удивилась Марина, но потом, видимо, сообразила, что у него, вероятно, снова какие-то неприятности, и покачала головой. – И что тебе спокойно не живется? Не понимаю. Работа непыльная: вышел, протарахтел пару молитв, и на боковую. И денег, я слыхала, у попов куры не клюют! Может, тебя свои подставляют, чтобы кормушку отобрать?

Священник расхохотался. Он знал, что разуверять эту публику бессмысленно – все равно не поверят, что работа священника вовсе не так легка. И поэтому он просто похлопал Марину по плечу и повел бомжей за собой назад, в сквер, где их должен был дожидаться мулла.

Но когда они вернулись в сквер, Исмаил совершал намаз. Петя и Марина присели рядом со священником на скамью чуть поодаль и, поглядывая искоса на непривычные манипуляции ушедшего глубоко внутрь себя мусульманина, принялись вполголоса обсуждать сегодняшние провалы и успехи.

– А я тебе говорила, нечего к универсаму соваться. Эти козлы все себе забирают. И участковый там – зверь настоящий. Вот и нарвались…

– Если бы ты меня слушала, – не соглашался Петя, – ничего бы и не случилось.

Когда Исмаил закончил, все трое поднялись. Петя сказал:

– Пошли с нами. Мы с Маринкой отличное место нашли. И сухо, и тепло, и публика приличная живет – не шумит, не ругается и в ментовку не стучит.

Убежище оказалось большим, действительно сухим и действительно теплым подвалом хрущевской панельки. Где-то далеко хлопали подъездные двери, бегала по лестницам детвора, но здесь, в темной, пронизанной обнаженными кишками водопроводных и отопительных труб утробе дома было уютно и спокойно. Только немного темновато.

– А неплохо вы устроились, – одобрительно покачал головой отец Василий.

– Мы вот картонных ящиков из-под холодильников натаскали. Лежишь, как на диване, гладко, чисто, сухо. И кран здесь есть, даже помыться можно. Петя, приготовь гостям постели, а я пока ужин на стол подам, – сказала Марина.

Священник и мулла переглянулись. Постель и ужин – это круто!

Марина открыла торчащий из трубы кран, демонстративно тщательно помыла руки, потом достала из-за трубы небольшой картонный ящик и вытащила аккуратно упакованные в целлофан две буханки хлеба.

– Вы только не подумайте, это не из контейнера хлебушек. Петя у нас вкуса плесени не переносит, поэтому докупать приходится…

– А вот на этом вы будете спать, – принес целую кипу длинных сложенных картонных ящиков Петя.

– Вы уж простите меня, батюшка, за деньги… – внезапно попросила Марина. – Я как увидела, что столько денег в одном месте лежит, будто разум потеряла. И вернуть их вам уже не смогу – отняли у меня ваши деньги.

– Ладно. Бог, я думаю, простит.

Они легко перекусили и улеглись на гофрокартон. Марина и Петя заснули быстро и легко, а отец Василий и Исмаил все ворочались на скользкой бумажной поверхности и пытались не думать о будущем.

– Нет, это не жизнь, – вздохнул Исмаил. – Уж пусть меня лучше убьют, чем вот так вот по подвалам от всякой шушеры прятаться.

– Знаешь, Исмаил, я давно уже готов предстать перед всевышним. А с тех пор, как понял, что за все придется ответить, так и вовсе смерти бояться перестал. Меня лично, – он подчеркнул это «лично», – меня лично смерть не пугает и не отвращает. Пугает другое: не успеть и не сделать то, что должен сделать. Пугает не успеть понять что-то важное, что-то такое, что обязательно сделает нашу жизнь более светлой, более осмысленной, а значит, и более доброй.

– Мужики, давайте спать! – заворочалась во сне Марина. – Сколько можно?

Раздался непонятный треск, и отец Василий открыл и снова закрыл глаза – от яркого света стало невыносимо больно.