Михаил Серегин - Пастырь из спецназа

Когда он заглянул в только что покинутое им окно, никаких следов присутствия шестерых здоровенных молодцев не было и в помине. Зато его саквояж с церковными принадлежностями был аккуратно перенесен ближе к кровати и даже приоткрыт… А из-за кровати торчали чьи-то ноги.

«Мама родная! – подумал отец Василий. – Так вон оно что!» Это была подстава: явная и бесстыдная.

Священник решительно перекрестился, влез через окно, глянул в саквояж, убедился, что все на месте, и заглянул за кровать. Это были ноги водителя «зилка». Мужик лежал в луже крови, с широкой резаной полосой через все горло. Отец Василий снова перекрестился, подхватил саквояж и хотел было выбраться обратно в окно, но остановил себя и заставил подойти к двери и выглянуть в коридор.

Прямо у дверей в комнату сидел, раскинув ноги по полу и облокотясь о стену спиной, тот самый лысый мужичок, что позвал его к одру якобы умирающего Макони… И в груди его торчал большой кухонный нож для разделки мяса, очень хорошо знакомый священнику нож…

Отец Василий на секунду растерялся, затем собрался и мигом перебрал в голове все, что когда-либо знал о таких ситуациях. А затем вздохнул и решительно выдернул нож из груди покойника. Потому что весь его опыт просто кричал: ни один реальный, не киношный, мент не устоит перед столь очевидными уликами. Священник ты или нет, а нож твой, и дело закрывать как-то надо!

Домой он пробирался по самому краю города, старательно огибая жилые кварталы и предпочитая пустые, давно покинутые работягами автобазы и заводы. Где по камышам, где по колено в снегу, он вышел в огромный шанхайский овраг и уже по нему прошел до речки Студенки, а от нее, вдоль полыньи, в которую он и зашвырнул кухонный нож, до моста и к храму.

Конечно, он ничего не сказал Ольге, но беременная попадья чувствовала его состояние обостренно, и отец Василий видел: только ее природный такт и позволяет ему сохранить хотя бы видимость тайны.

– К нам милиция приезжала, – тихо сказала попадья.

У священника все внутри ухнуло вниз.

– Зачем? – с трудом он выдавил из мигом пересохшего горла.

– Алексий стрелял…

– В кого? – отец Василий не мог поверить тому, что слышит.

– В нижнем храме…

Священник подхватил полы рясы и выскочил из бухгалтерии. «Беда одна не ходит! – как заведенный, повторял он. – Беда одна не ходит…» Добежал до дверей в нижний храм и остановился: диакон сидел у стены на принесенном из сторожки драном стуле, низко опустив голову и мерно что-то бормоча.

– Алексий! – кинулся к нему священник. – Что стряслось?!

Только теперь он понял, как дорог ему этот так и не повзрослевший, нескладный, не слишком удачливый в личной жизни человек.

– Он приходил… – поднял наполненные слезами глаза Алексий.

– Ты узнал его?

– Нет, – покачал головой Алексий. – Света-то нет. Как я его узнаю? Я ведь не кошка!

– Как это произошло?

– Он зашел, я выстрелил… вот и все.

– А что милиция сказала?

– А что она скажет? Спросила, есть ли разрешение на оружие…

– Это понятно! – раздраженно оборвал его священник. – Есть ли улики какие-нибудь?.. Может, собака след возьмет?! – Отец Василий отчаянно хватался за малейшую надежду покончить с этим сатанинским нашествием на храм.

– Какая собака? Какие улики? – горько покачивая головой, облился слезами диакон. – Туда зайти невозможно! Видите, что со мной делается?

Отец Василий вгляделся: Алексий почти рыдал.

– Ему-то ничего, он сразу выскочил, – хлюпнув носом, спокойным, ровным голосом произнес Алексий. – А я так наглотался, что до сих пор в себя прийти не могу! Весь храм в этой пакости! Вот сижу теперь, проветриваю…

Священник подошел к двери нижнего храма, принюхался и тут же понял, что тоже плачет: газ из пистолета еще не рассеялся.

– Как же теперь младенцев крестить? – хлюпая носом и утирая рукавом слезы, повернулся он к диакону.

– А хрен его знает! – плача и сморкаясь в насквозь промокший рукав, ответил Алексий. – Бог даст, за ночь выветрится…

Весь следующий день священник только и занимался тем, что жаловался на энергетиков куда только мог. По зимнему времени без электрического света служить службы было решительно невозможно! А запас свечей иссяк. Он даже позвонил в редакцию усть-кудеярского «Вестника», но даже Алла Борисовна Зильберман ничем помочь ему не могла.

– Отвернули-таки мне башку, – с печалью в голосе сказала она. – Я теперь больше не зам.