Александр Тамоников - Призрак со свастикой

— Командир, это тот самый путь. Тоннель уходит вправо, пространство позволяет пропускать стандартные вагоны… Я уперся в ворота — те самые, но с другой стороны. Это метрах в семидесяти отсюда, тоннель пуст…

Оперативники припустили короткими перебежками. Необходимость в фонарях пропала. Пространство расширялось, в его глубинах находился бледный источник света. В конце тоннеля пришлось ползти, чтобы не выдать себя. Тоннель выходил в растянутый подземный цех, по центру которого были проложены рельсы. Высокий потолок, разомкнутое пространство, разделенное простенками высотой в полтора метра. Источник гула находился где-то под ногами. Источник света — в глубине цеха.

Цех был ПУСТ.

Здесь не было никакого поезда с 300 тоннами золота. Свободный рельсовый путь, упирающийся в дальний конец цеха. А на том конце, насколько хватало зрения, не было никакого тоннеля!

— Командир, что за хрень? — зашипел Звягин. — Ты куда нас привел, Сусанин несчастный?

— Мужики… — прошептал из шпальной решетки Котов, — путь-то нормальный, его поддерживают в рабочем состоянии. Костыли забиты, стыки не разболтаны, весь крепеж на месте… Я по юности работал в путевой бригаде у себя на Брянщине, понимаю, о чем речь…

— Заткнитесь все! — приказал Верест. — Слушаем, смотрим…

В огромном зале теплилась какая-то жизнь. Мерцание расползалось по дальней оконечности цеха. У стен стояло оборудование, зачехленное брезентом. За простенками выделялись верстаки, стеллажи с деталями и инструментами. Из зала доносились приглушенные голоса, что-то лязгало. Тянуло сквозняком. В дальнем краю колыхались сумрачные тени. Может, вернуться? — мелькнула капитулянтская мысль. Нет уж, отставить, капитан, слишком далеко зашли…

Капитан принял решение ползти по рельсам. Путь был утоплен в пол — его обрамляла бетонная отбортовка. Они поползли колонной — как червяки, перетекая со шпалы на шпалу. Монотонный гул начинал раздражать. Призрачные тени шевелились в полумраке. Ремонтно-инструментальный цех, предположил Павел, или что-то в этом роде. В этом городище в «лучшие» времена могли собирать реактивные фаустпатроны, или те же современные штурмовые винтовки, или… да что угодно! Это не имело сегодня никакого значения…

На освоение растянутого пространства ушло не меньше десяти минут. В этот цех легко вместился бы состав. В конце помещения было темно — все освещенные участки остались сзади. Над полотном красовались задвинутые железные ворота. Сколько же подобных ворот построено в этом «промышленном» подземелье? Стена, у которой они лежали, не казалась сплошной, в ней имелись проходы. Один из них — фактически рядом, в восьми метрах. Павел лихорадочно размышлял. Рабочие остались сзади, они заняты, можно рискнуть. Что за воротами? Не выходит в лоб, придется «огородами»…

За проемом, куда он с интересом посматривал, похоже, была лестница. Раздался шум, заскрипели ступени, послышался сдавленный смех.

— Рудольф, ты пьян, иди, проспись, — резко бросил немец. — Я зайду за тобой через час, ты должен быть трезвым. Соберись, Рудольф, ты расклеился, как последняя тряпка. — Он оттолкнул кого-то от себя, выругался.

— Курт, я не пьян, это мое нормальное состояние… — промямлил его спутник. — Да, я позволил себе немного коньяка…

С лестницы продолжало доноситься нетрезвое ворчание. Павел молчал. Остальные тоже помалкивали. Тянулись секунды — медленно, невыносимо. Наконец оба удалились, каждый в свою сторону. В цехе стало тихо. «Пошли», — прошептал Верест, первым оторвался от шпальной решетки, бесшумно перемахнул через борт и заскользил к проему…

Им удалось незаметно выскользнуть на лестницу. Еще один коридор, озаренный мглистым светом. Несколько дверей. Тут находились жилые помещения. Перед глазами вдруг замаячила спина мужчины в офицерском мундире. Он запнулся о порожек, выругался и потащился к ближайшей двери — без головного убора, в расстегнутом кителе, из-под которого торчала майка. За ним тянулся резкий запах алкоголя.

Мужчина доволокся до двери, ввалился внутрь. Четыре тени пересекли коридор, проскользнули за ним. Офицерский «кубрик» был крохотным, одноместным. Суровый германский минимализм — откидная койка вдоль серой стены, тумбочка, два стула, шкаф. Офицер не стал заморачиваться закрытием двери. Доплелся до стола, посреди которого стояла недопитая бутылка, и присосался к ней. Он ни разу не обернулся. Сделал шаг к кровати, рухнул на нее, испустив многострадальный стон, и захрапел как хорек. Оперативники переглянулись. В комнате горела лампа в двадцать ватт, озаряя спартанскую обстановку, фотографию белокурого семейства, офицерскую фуражку на крючке. Котов, замыкающий процессию, осторожно прикрыл дверь, поколебавшись, щелкнул шпингалетом. Павел рывком перевернул офицера, уткнувшегося в подушку, и поморщился — в одной петлице красовалась «мертвая голова», в другой — древнегерманские руны «зиг» в виде молний. Рыжий, опухший, под глазами черные круги. Погоны штурмфюрера — невелика птица. Но лучше такой, чем никакого…