Александр Тамоников - Призрак со свастикой

— Смотри-ка, по-русски чешет, — удивился третий милиционер. — Она точно в СС работала, пан поручик, я эту породу арийскую за версту чую… Да о чем нам с ними разговаривать?

— Господи, я никогда не работала в СС… — простонала женщина. — Мы всегда держались в стороне от войны и политики…

— Разрешите продолжать, пан капитан? — деловито осведомился Сенкевич. — Хватит им уже, пожили, как короли…

— Вам, похоже, незнакомо понятие «законность», панове, — нахмурился Павел. Он мог бы говорить и по-немецки, и по-польски, но предпочитал «великий и могучий». — И следование вредным, непродуманным приказам не избавит вас от ответственности. Немедленно вернуть ключи этим гражданкам и навсегда забыть дорогу к их квартире! Я ясно выразился?

— Но как же, пан капитан? — растерялся Сенкевич. Скулы у мужика свела судорога. — У нас есть приказ…

— Мне плевать! Хотите поговорить об этом в отделе Смерша? Я могу устроить. Данная семья находится под опекой советской контрразведки, и я требую навсегда избавить нас от вашего присутствия! Свободны!

— Слушаюсь, пан капитан…

Поляки, надутые, как индюки, отступили к машине. Большинству прохожих происходящее, похоже, понравилось. Аплодировать не стали, но дружелюбно улыбались. «Ну, и что я делаю? — недоуменно подумал Верест. — Проснулось в конце войны чувство милосердия и сострадания? Не самые уместные, надо признаться, чувства. Придется доложить по инстанции», — решил он.

Пожилая женщина затолкала вещи в чемодан, растерянно посмотрела на офицера. Блондинка ей что-то сказала, и обе кинулись благодарить.

— Спасибо вам, товарищ офицер… — захлебывалась блондинка. — Я не знаю, что бы мы делали, если бы не вы… У этих людей нет ни совести, ни сочувствия! Они считают, что если поляки страдали, то и все без исключения немцы теперь обязаны страдать! Но мы не нацисты, нам тоже несладко при них жилось… Святой Иисусе, как мы вам благодарны… Это моя мама, — спохватилась женщина, — Магда Беккер, она всю жизнь занимается шитьем одежды… Меня зовут Линда, мне 32 года…

— Вы неплохо освоили русский язык, Линда, — похвалил Павел. — Наверное, неспроста?

— У меня способности к языкам, — смутилась женщина. — Окончила лингвистическое отделение университета Лейпцига… Знаю русский, польский, английский, немного французский… Я работала в библиотеке при соборе Иоанна Крестителя, потом пришли люди из городской администрации, мобилизовали меня работать переводчицей в пересыльных пунктах и фильтрационных зонах… Но я не имела с этими структурами ничего общего, — быстро добавила она, — я всего лишь переводчица…

«Можно представить, сколько мути у нее в голове и какой должна быть выдержка», — подумал Павел.

Он подхватил чемоданы, отнес в дом, поставил на площадке первого этажа. Что-то благодарно щебетала пожилая Магда, прижимала руки к сердцу. Он не стал заходить в квартиру, лишь мысленно прикинул — жилплощади в этих домах наверняка приличные. Двоим действительно многовато. Если такая здоровая парадная…

— Хотите, мы с мамой вас чаем напоим? — предложила Линда.

— Спасибо, Линда, некогда, — отклонил предложение Верест. — Надо идти.

— Осторожнее идите вдоль дома, — предупредила она. — От него куски отваливаются и прохожим на головы падают. Позавчера на соседа из второго подъезда часть стены свалилась — в больницу увезли. Человек пожилой, скончался, кирпич голову проломил… Спасибо вам огромное, — в третий раз повторила Линда и вздохнула: — Только все равно этим ничего не исправить. Не сегодня, так завтра придут, в итоге все равно нас выселят. От отца осталась хорошая квартира, разве они откажутся от такого лакомого куска в уцелевшем доме? — В голубых глазах заблестели слезы. — Наверное, нашей нации еще долго придется отдуваться за преступления нацистов…

— Не волнуйтесь, они не посмеют, — заверил Павел. — В крайнем случае идите в комендатуру, попросите найти капитана контрразведки Вереста. Мы решим вашу проблему…

Он сам не верил своим словам. Кто он такой, в конце концов? Ему что, больше всех надо? Весь несчастный мир собрался осчастливить?

Павел поспешил попрощаться и запрыгал по монументальным ступеням…

В центре города оставалось немало уцелевших зданий. Он свернул с улицы, вернулся переулком на Альтенштрассе. «Преемственность поколений» явно прослеживалась — гарнизонная комендатура располагалась в здании, где некогда был штаб немецкого гарнизона, а Смерш — в крыле, ранее облюбованном абвером и гестапо. Пехотинцев во дворе был явный переизбыток. Крупнокалиберный пулемет за мешками с песком, грузовой и легковой транспорт на стоянке. Часовой на входе долго всматривался в протянутый документ, недоверчиво сверял фотографию с оригиналом.