Валерий Рощин - Ложный флаг (Предательская западня)

И все-таки с десяток русских уцелело. Они организовали круговую оборону и долго огрызались ураганным огнем. Рассчитывать на то, что спецназовцы поднимут руки, не приходилось. Эти никогда не сдавались – проще было в августе выпросить у Всевышнего снег.

Оставшихся неверных обложили со всех сторон; перестрелка продолжалась дольше часа. Потом у них иссякли боеприпасы – очереди стали короче и реже; все чаще звучали одиночные выстрелы. Последнюю точку в том бою поставил решительный штурм: сначала чеченские воины ползком подобрались вплотную к дымившему грузовику, за которым прятались оставшийся русские, и закидали их гранатами…

Их выжило четверо – оглушенных, контуженных, израненных. Всех четверых уложили мордами вниз, рядком – вдоль пыльной дороги. Два молоденьких, обритых наголо солдата ничего не слышали – из ушей сочилась кровь; оба затравленно оглядывались на чеченцев. Третий – младший офицер лет двадцати пяти, лежал смирно, обхватив голову руками. И лишь четвертый – по возрасту самый старший, внешне оставался невозмутимым.

По части лишения жизни неверных в отряде Абдуллаева специализировался Вахид Габаров – отчаянный муджахед, начитавшийся заумной литературы по радикальным ветвям ислама.

Боевики, среди которых был и Усман, стояли тут же, курили и посмеивались в ожидании кровавого зрелища. Вахид же, широко расставив ноги, встал над первым пацаном, вынул из ножен длинный кинжал. Приподняв его голову, смачно выругался по-русски и несколькими привычными сильными движениями перерезал тонкую глотку. Тот даже не успел вскрикнуть – выпучив глаза, захрипел, забулькал и скоро затих.

Вторым на очереди оказался младший офицер. Этот был поздоровее – Габарову никак не удавалось запрокинуть назад его голову. Пришлось завести назад руки пленного и накрепко стянуть запястья ремнем. Но и теперь до глотки лезвие добралось не сразу – мужик успел издать жуткий крик прежде, чем в белую пыль хлынула горячая темная кровь…

А вот с третьим вышла заминка. Понимая, что жить ему осталось считанные минуты, мальчишка вскочил и резво рванул к ближайшим зарослям. Муджахеды вскинули автоматы.

– По ногам! – заорал Вахид, не желая упускать добычу.

После первых же выстрелов парень споткнулся и упал – одна из пуль пробила бедро. Его приволокли обратно к пыльной дороге. И снова Габаров, заходя сзади и нависая над жертвой, тянулся кинжалом к горлу…

Тот ускользал – позабыв о раненной ноге, пятился на четвереньках; закрывал руками горло, поскуливал и просил пощадить. Вахид злился и кричал – ухватиться было не за что – лысая голова выскальзывала из потной ладони. В конце концов, к молодому спецназовцу подошли еще двое и ударами прикладов заставили успокоиться, лечь. Но и после этого Габаров не сумел подобраться к глотке. Рассвирепев, он начал резать шею пленника сбоку…

Оставался последний – четвертый.

Этот крепкий мужик был здорово ранен – камуфляжка на спине в двух местах намокла от крови. Потому офицер и не дергался, а, закрыв глаза, тяжело дышал; возможно, терял на какое-то время сознание. И с ним Вахид разделался бы шустро, если бы не провозился с мальчишкой.

Едва он встал над ним и, оглянувшись на соплеменников, произнес какую-то шутку, как на проселочной дороге показалась русская техника. Несколько БМД на полном ходу спешили на выручку погибшему подразделению – вероятно, тот лежавший на земле офицер успел в начале боя вызвать по радио подкрепление.

Пришлось спешно уходить в лес, не довершив начатого дела.

Но то была только первая встреча. Вторая – и именно тогда Усман хорошенько разглядел и запомнил мускулистого офицера – состоялась несколькими часами позже…

– Ну вот, похоже, и этот очухался, – процедил Хамзат и кивнул на здоровяка.

Офицер-спецназовец кое-как встал на ноги; покачиваясь, оглянулся назад – на седловину, где отряд получасом ранее попал под обстрел. Но тогда он еще не был в сознании, не слышал стрельбы и, верно, до сих пор не понимал того, что произошло с ним и его группой.

Наблюдая за ним, Касаев снял с ладони короткую – с обрезанными пальцами перчатку, вытер ей пот со лба, отчего только пуще размазал грязные подтеки. Пододвинул на всякий случай поближе автомат…

"Очухался – и то хорошо, – довольно подумал он. – Если Давид не появится в ближайшие пятнадцать минут – русский окончательно придет в себя, и тащить его дальше не придется. До чего ж тяжел, собака! Килограммов сто – не меньше…"