Елена Крюкова - Железный тюльпан

Я заплатила ему так щедро, кудрявому смугленку Люцию, за то, чтобы он молчал перед моим мужем Лисовским — перед всеми папарацци — перед всем миром, — что у меня есть дочь.

Дочь, которую я, как выяснилось, безумно любила.

Дочь, которая жила в Америке. В моей Америке, измучившей меня, спалившей меня дотла, Любку Фейгельман; вознесшей меня на вершину славы.

Дочь, которую я хотела навек забыть.

Слишком много дыма здесь. Слишком много дыма.

Они слишком много курят, Джек, ты не находишь?!.. Я скажу им, и они перестанут курит, Стив, не волнуйся. Эй вы, парни, если вы не перестанете смолить, я пришью вас немедленно, всех по очереди, я вчера отличный кольт в лавке купил, надо опробовать!..

Полумрак. Головы людей движутся, качаются полумраке, как головы кукол из папье-маше. Пахнет крепким табаком, спиртным и разрезанными помидорами. Бар «Ливия» славился фирменным помидорным салатом с сыром и доступными девочками. Девочки всегда были свеженькие, как на подбор, их поставляли сутенеры, и даже рыбок-иностраночек залавливали иной раз; здесь работали две итальянки из Итальянского квартала, Мария-Тереза Стреппони и Джозефа Длинношеяя, и они, чертовки, имели бешеный успех — черненькие, бойкие, вчерашние нимфеточки, от клиентов отбою не было, Черный Фрэдди всегда имел баксы в кошельке. А что, быть сутенером — прибыльная штука, не подзаняться ли нам этим грязным ремеслом, Джек?!.. Охота была, Стив. Возни с девками много. Болеют они, ссорятся с тобой, выдают тебя, нелегала, шерифу. Рисковое дельце. А грабить лавки — не рисковое?! А пришивать водителей на магистрали, а потом продавать тачки на чикагском черном рынке по страшной дешевке?.. Да, тоже опасно, что поделаешь, жить вообще вредно, Джек. Жить вообще вредно.

Около длинного стального шеста на сцене изгалялась, вертелась белокурая голая Джулия, ее Фрэдди подобрал в маркете, она лазила в карманы зазевавшихся покупателей. Ей было всего четырнадцать, а выглядела она, пышнотелая, с копной светло-золотых волос, на все двадцать пять. Она отклячивала зад, раздвигала ноги, томно водила ладонью по лобку. Мужики из зала свистели, одобряли ее выкриками. Она щипала себя за соски. «Вот титьки, шеф, а!.. как у дойной коровы… всегда мечтал о больших титьках…» Фрэдди сказал: буду выпускать ее на больших боссов, она станет выуживать для меня из них крупные бабки. «А справится?.. Может, она глупа, как пробка?..» Обучу, грохотал негр, потружусь!.. Поодаль, в темном углу, за захламленным столиком, где вперемешку валялись карты и помидоры, сигареты и яичная скорлупа, стояли батареей пустые и початые бутыли и металлические фляги, сидели двое: сам Фрэдди и его дружок Губастый Билл, мулат. Иссиня-черное лицо Фрэдди, высокого как каланча, лоснилось от удовольствия. Он только что вынул из чулка строптивой Мэрилин четыреста баксов.

— И ведь хотела утаить, сволочь!..

— Ты ее побил, Фрэд?.. не жалей их, лупи почем зря, шелковее будут!..

Фрэдди отпил из стакана виски, довольно крякнул.

— Сейчас на сцену выйдет эта русская матрешка. Гляди. Рыжая, аж глазам больно. Сейчас она тебе и споет, и спляшет. Голос у девки — с целый дом. Запоет — Эмпайр Стейт Билдинг обрушится.

— Врать-то!..

— Сам послушай. Просто кладезь, а не девка. Я на ней в Карнеги-холле отменные бабки сделаю.

Джулия, напоследок обняв ногами гладкий шест, выставив голую грудь остро торчащими сосками вперед, в зал, поглаживая пупок, скалясь, сорвав два-три хлопка, свисты и восхищенные ругательства, убежала за тяжелые складки грязного, ободранного занавеса. «Занавес бы надо сменить, — подумал Черный Фрэдди, — выглядит, как в трактире. Все же „Ливия“, не что-нибудь». На заплеванные, забросанные окурками доски сцены вышла, покачиваясь на высоких каблуках, странная девчонка. Господи, до чего смешная! Ярко-рыжая, красная, чисто клоун; худая, ключицы торчат, талия вот-вот переломится, а ножки в порядке, и грудка аппетитная, всходит, как на дрожжах; наглое декольте, юбочка чуть прикрывает трусики, а может, трусиков-то и нет. Милашка, одно слово! Только уж больно рыжа, глаза слепит, будто факел внесли, — а у нее глазки-то зеленые, как крыжовничины, как две изумрудины, какие глазки, Фрэдди, а?!.. не жалко сто баксов отдать, чтобы только позырить!.. И ничего больше, Билл, ничего больше?.. брехун…

— Гляди в оба! Это класс, говорю тебе!

Рыжая девчонка вывернулась, подбоченилась, задрала ногу в резком канканном движении. Ее голые ноги, казалось, щелкнули, как ножницы. Как с нее не слетели туфли? Она открыла рот и заблажила: