Михаил Серегин - Облава на волка

Жалобно завизжав, машина остановилась и словно умерла – во всяком случае мотор никак не хотел заводиться.

Грохнул еще один выстрел.

Щукину ничего не оставалось, как выкатиться из машины и откатиться за фонарный столб. Тот, кто стрелял сзади, метил точно в Николая – последний понял это после того, как еще две пули разнесли зеркало заднего вида в салоне, совсем немного разминувшись с щукинской коротко стриженной головой.

Николай осторожно огляделся. Невесть когда поднявшийся ночной ветерок рвал лоскутки пламени, возникшие на месте недавнего взрыва, повсюду, словно сломанные куклы, валялись человеческие трупы.

Щукин выругался.

«Не мое все это, – подумал он, – совсем не мое. Стрелять да по канавам валяться с гранатами за пазухой – это больше подходит для тупых орангутангов из уличных банд. Хотя и невредно иногда разогнать кровь, я все же предпочитаю работать головой, а не кулаками…»

Неподалеку от него кто-то шевельнулся, и вновь полыхнуло огнем. Выстрел Николай услышал только тогда, когда пуля с хищным треском впилась в древесину столба, за которым он прятался.

– Пора с этим кончать, – пробормотал Щукин, у которого мороз пузырил кожу от постоянного напряженного ожидания воя милицейских сирен, – но как? Уйти одному – это можно, но тогда Лиля останется, ее с собой я не могу тащить. Да и этот тоже… Матрос.

На Матроса, в сущности, Щукину было наплевать. Он бы оставил его в машине, тем более что прямая угроза жизни бедового Саньки уже миновала – рана Матроса была перевязана, а сам он находился в глубоком обмороке, спасавшем его от возможных глупостей, которых Матрос, находясь в наркотическом трансе, и так натворил порядочно.

Но вот Лиля…

Если бы Николай оставил ее в машине, то – вполне возможно – бесчувственную девушку забрали бы те, кто за ней пришел, или подоспевшие менты отвезли бы ее в ближайший участок для последующих разбирательств и передачи папаше-толстосуму. В этом смысле Щукин за Лилю не опасался. Да и вообще – никаких чувств по отношению к ней он не испытывал, а заботился прежде всего о своей репутации: что будет, если он сбежит сейчас, не выполнив того, что обещал выполнить?

От хозяев Ляжечки он, может быть, и сумеет сбежать, а вот куда он сбежит от самого себя?

Нет, трусить и отступать было не в характере Щукина.

Поэтому он короткими перебежками перенес свое тело в какую-то канаву совсем рядом с тем местом, откуда велась стрельба. Стрелявший в Щукина этого перемещения не заметил – так определил Николай, исходя из того, что две пули впились в сухую древесину фонарного столба, за которым он прятался только минуту назад, а еще одна, взвизгнув, отскочила от металлического крепления, стягивающего деревянный и железобетонный фрагменты столба.

«Стреляет, – мелькнула мысль в голове Щукина, – и даже не пытается приблизиться. Либо его сильно ранило взрывом и он не может передвигаться, а хочет только одного – прикончить меня, либо просто опасается подходить к машине. Нет, скорее первое. Нападавшие прекрасно осведомлены о том, что у меня с патронами напряженка. А если – первое, то в таком случае справиться с ним мне будет легко. Только обезоружить да пару раз стукнуть по башке. И уходить отсюда скорее. Вынести хотя бы Лилю, раз не смог завести машину. Только сначала надо этого стрелка обезвредить».

Еще одна пуля свистнула мимо фонарного столба.

Николай прислушался – вроде ментовских сирен не слыхать. Тогда он прикинул в руке тяжелый булыжник, который подобрал на дне канавы только что, и, стараясь двигаться неслышно, затаив дыхание и пригибаясь к земле, побежал туда, где, по его мнению, находился стрелявший.

Через несколько шагов Щукин остановился, отведя назад для решительного и точного удара руку с зажатым в ней камнем. Он увидел человека, лежащего в луже крови. Мучительно постанывая и скрипя от боли зубами, человек перезаряжал пистолет. Руки его тряслись и оскальзывались в крови, оставляя на металле оружия влажные темные пятна.

«Теперь!» – решил Николай и размахнулся.

Щукин не издал ни одного звука, но за мгновение до того, как тяжелый камень опустился бы на голову распростертого на земле человека, раненый поднял голову, точно услышал смертельно опасное для своей жизни движение.

– Мать твою… – выдохнул Семен и выронил из ослабевших рук пистолет.

Щукин отбросил камень в сторону и присел перед ним на колени.

– Мать твою, – повторил Семен и закашлялся, – так это ты… Как же ты, сука, сумел скурвиться так быстро, а?