Фридрих Незнанский - Дорогие девушки

— Да. Довольно часто.

— И подолгу там гостите?

— Когда как. Бывает и по месяцу. У меня больная мама, и живет она одна. Поэтому мы с дочерью часто ее навещаем. У нее свой дом на окраине города. Знаете, в шестьдесят пять лет человеку тяжело хлопотать одной по хозяйству. А у нее большой огород.

— Понятно. А Родион часто к вам приезжал — туда, в Днепропетровск?

— Нет. Он не ладит с моей мамой.

— Значит, он на целые месяцы остается в Москве один?

— Ну да. А что тут такого? Он ведь не маленький ребенок, может и сам о себе позаботиться.

— И вы по нему не скучаете?

— Мне там некогда скучать. Я ведь не сижу сложа руки. Целый день в делах.

— А как дочка? Она не скучает по папе? Чем она там занимается?

— Ей тоже скучать не приходится. Бабушка занимается с ней живописью. У меня мама — заслуженный художник СССР. Кстати, Родион ведь тоже художник. Правда, самодеятельный. Он все выходные проводит с кистью в руке. Обожает Тициана и Рембрандта. Хотя зачем я вам это рассказываю? Вы ведь и без меня все знаете. Вы ведь его приятель.

— Да, — говорю, — знаю.

Хотя на самом деле ни черта не знаю. Выходит, Плотников — любитель живописи. Никогда бы не подумал. Инженер-конструктор, который обожает Тициана и Рембрандта. Такое не часто встретишь.

— Видели бы вы его в эти моменты, — с улыбкой продолжает Плотникова. — Глаза горят, стоит перед холстом весь расхристанный, перепачканный краской. Настоящий художник.

— Да-да, — говорю, — натурально художник. Трудно, наверно, с таким жить? Повсюду краски и мольберты, одежда вечно перепачкана.

— Да что вы, — говорит. — Родион краски дома отродясь не держал.

Тут она вдруг начинает рыдать, а я как мог успокаиваю ее, чувствуя себя полным идиотом. Потом, как только слезы на глазах Анны Львовны высыхают, поспешно прощаюсь и убираюсь восвояси. На сегодня концертов хватит.

Итак, подводим итоги. Родион Плотников месяцами живет один. Времени и возможности для самых мрачных приключений у него вагон и маленькая тележка. Он вполне может привозить девушек к себе и делать с ними все, что ему заблагорассудится. К тому же Плотников — художник-любитель. И, как у каждого художника, психика у него должна быть неустойчивая. Для следствия он — просто подарок. Лучшей кандидатуры на роль маньяка и не найдешь.

— Анна Львовна, простите за дурацкий вопрос, но я должен его задать. Когда вы возвращались от мамы домой — вы не находили дома какие-нибудь странные вещи?

— Вроде окровавленного ножа или топора? — усмехнулась Плотникова. — Нет, ничего подобного я не находила.

— Ну, а чужие вещи? Что-нибудь, чего до вашего отъезда в квартире не было.

— Никаких чужих вещей, — отрезала Анна Львовна. — Да я и не могла ничего найти. Мой муж не делал ничего дурного. Он любит меня, и у нас прекрасная семья.

— В этом я не сомневаюсь.

Тут Плотникова понесла какую-то околесицу о святости семейных уз, о том, что пять лет назад они обвенчались в церкви, что для Родиона семья была превыше всего, ну и тому подобное. Я посидел еще полчаса, надеясь услышать что-нибудь полезное, но не услышал. Вскоре я ретировался в полной уверенности, что если кто-то в этой семье и мог быть маньяком, то совсем не Родион, а его благоверная женушка.

Перед уходом заглянул в туалет и ванную. В ванной действительно нашел рубашку, испачканную красками. Странно, как это криминалисты ее проглядели.

Вообще, все это дело представляется мне чрезвычайно странным. Марина Соловьева нигде не зарегистрирована, кроме фитнес-клуба, в котором она познакомилась с Людмилой Шиловой. Этот же клуб посещали две девушки, убитые московским маньяком, роль которого с таким успехом сыграл Плотников.

Марина, таким образом, третья.

Идем дальше. У Марины Соловьевой нет ни родных, ни близких. Никто, кроме подруг по фитнес-клубу и сотрудниц этого клуба, Марину не знает. Она появилась в клубе несколько месяцев назад. Тогда же сняла и квартиру. Откуда она приехала — неизвестно.

Эта девушка похожа на призрак.

Я бы и считал ее призраком, если бы не фотография, на которой она запечатлена в обнимку с Людмилой Шиловой. Я говорил с ребятами из МУРа — они только разводят руками. С подобным делом им сталкиваться еще не приходилось».

Голос у начальника МУРа, генерал-лейтенанта Владимира Михайловича Яковлева был взволнованный и жутко недовольный.

— Александр Борисыч, это просто чертовщина какая-то! — кричал он. — За всю мою практику ничего подобного не было!