Фридрих Незнанский - Дорогие девушки

— Отвечайте как есть. Да или нет.

Плетнев подумал и ответил:

— Пожалуй, нет.

— Значит, вы не откажитесь поужинать со мной в ресторане?

— Звучит как приглашение, — усмехнулся Плетнев.

— Так и есть. Я не привыкла ждать у моря погоды. Либо вы говорите да — и мы продолжаем знакомство. Либо — нет, тогда мы закрываем тему и забываем об этом разговоре. Так как?

Карие теплые глаза девушки смотрели на Плетнева выжидательно.

— Вы действительно не ждете у моря погоды, — иронично заметил он. — В таком случае я скажу да.

— Я закрыл дело, — сказал Плетнев и, словно в подтверждение своих слов, захлопнул папку.

Турецкий сидел за столом, закинув ногу на ногу, и, прищурив серые глаза, смотрел на коллегу.

— Значит, ты считаешь, что мы свою работу сделали, — сказал он полувопросительно, полуутвердительно.

Плетнев пригладил ладонью волосы и заметил:

— Это легкие деньги. Но нам с тобой не в чем себя упрекнуть.

— Женщина убита, — напомнил ему Александр Борисович.

— Это не наша вина. Мы ничего не смогли бы сделать. Я читал заключение эксперта. Труп находился в воде дольше, чем мы ее искали. Когда мы приступили к работе, она уже была мертва.

Турецкий молчал, о чем-то размышляя и хмуря брови. Плетнев с полминуты смотрел не него, затем сказала с легким оттенком досады.

— Не понимаю я тебя, Александр Борисович. Дело сделано, деньги уплачены, убийца пойман. Что ты еще хочешь? Хочешь вернуть твою часть гонорара? Пожалуйста. Лично моя совесть на этот счет совершенно спокойна. И незачем накручивать.

Александр Борисович посмотрел на коллегу холодным взглядом и сухо произнес:

— Значит, ты считаешь, что убийца — Плотников?

— А кто еще? Он заманил к себе Соловьеву, задушил ее, потом расчленил и выбросил в пруд. А голову и руки где-нибудь закопал. Ему ведь не впервой.

— Что? — вскинул голову Турецкий. — Что ты сказал?

— Я сказал, что ему не впервой. Судя по всему, Плотников — тот самый маньяк, который лютует в Москве уже полтора года. И кстати, это мы с тобой его нашли. Нам не в чем себя винить.

— Зато есть за что хвалить, — усмехнулся Александр Борисович. — Ты еще грамоту почетную себе выпиши.

Плетневу это замечание не понравилось.

— Знаешь что, Александр Борисович… Я давно тебе хотел сказать…

— Подожди, — осадил его Турецкий.

— Чего? — не понял Плетнев.

— Подумай, прежде чем что-нибудь скажешь. Слово не воробей, и сказанного обратно не вернешь.

— Я и не собираюсь. Я всегда отвечаю за свои слова.

Турецкий кивнул:

— Хорошо. Теперь можешь сказать.

По лицу Плетнева пробежала тень.

— Александр Борисович, ты знаешь, как я тебя уважаю. Ты много для меня сделал, и я тебе обязан жизнью. Но сейчас ты не тот Турецкий, которого я знал и любил.

Плетнев замолчал, угрюмо глядя на коллегу. Александр Борисович сделал рукой едва заметное движение и сказал:

— Продолжай.

— И продолжу. Я не хотел тебе говорить, но, видимо, пришло время сказать. Раньше ты был для меня настоящим примером для подражания. Асом! Сенсеем! А теперь ты, извини меня…

— Ну, кто? — поторопил Турецкий. — Говори.

— Никто, — угрюмо ответил Плетнев. — Или, говоря жестче, ничто. Такое ощущение, что ты давно умер, и только по инерции еще ходишь по свету. Тебя нет. Есть только оболочка. Кстати говоря, порядком изношенная. Посмотри на себя, Александр Борисыч. Ты выпиваешь больше, чем нужно, бреешься два раза в неделю, у тебя мятая рубашка и тебе давно пора зайти в парикмахерскую. От твоего былого блеска ничего не осталось. Из тебя словно бы выпустили воздух. Ты больше не живешь, а существуешь.

— А ты, я вижу, психолог, — язвительно проговорил Турецкий.

— А тут и психологом не нужно быть. У тебя все на лице написано.

— На небритом, помятом лице?

— На небритом, помятом лице, — кивнул Плетнев. — Извини, что я так резко, но мягко тут не скажешь. Даже Ирина…

Плетнев осекся, наткнувшись на ледяной взгляд Турецкого.

— Что Ирина? — сухо спросил тот.

— Ничего.

— Договаривай, — потребовал Александр Борисович.

Плетнев сжал пальцы в кулаки и сказал угрюмым, непримиримым голосом:

— Посмотри, до чего ты ее довел. Она сама стала похожа на призрак. За последний год она постарела на пять лет. И все это из-за тебя!

— Вот это ты сказал зря, — глухо проговорил Турецкий, глядя на коллегу немигающим, тяжелым взглядом.

— Я не мог этого не сказать. Это было бы не по-товарищески.

Александр Борисович помолчал, потом отвернулся и тихо пропел: