Фридрих Незнанский - Штрафной удар

— Да, это нетрудно заметить: бастуют итальянцы, французы, испанцы. Скандинавы не бастуют.

— Зато они впереди планеты всей по количеству самоубийств. Но вы, по-моему, удаляетесь от темы.

— Да, давайте перейдем к делу. Я изучил открытые финансовые документы вашего концерна, из-за забастовок и их последствий вы теряете десятки миллионов, естественно, не лир, а долларов в год.

— Вы знаете, как избежать забастовок?

— Нет. Но я предлагаю вам избавиться от большой головной боли. Я готов закупать всю продукцию, выпущенную в течение, скажем, трех-четырех дней после каждой забастовки, и плюс все машины, сходящие с конвейера по пятницам.

— По пятницам? — переспросил Кандолини.

— Именно. Мы ведь умные люди. Если вы согласитесь снизить цену на эти партии, скажем, вдвое, все останутся в выгоде.

Кандолини обдумывал предложение или делал вид, что обдумывает. Хотя что там обдумывать, он мужик с головой, наверняка сразу понял, что заработает приличные деньги.

Разумеется, как и в любом деле, Эдуард Антонович не с бухты-барахты завел этот разговор. Прежде чем прийти к итальянцу, он имел ряд приватных бесед с крупнейшими дилерами «Фиата». Несколько дней после забастовок до половины машин сходили с конвейера бракованными. Как правило, брак был незначительным: гайки недокрутили, плохо покрасили, пару проводков забыли подсоединить. Рабочие после митингов и сопровождающих митинги попоек пребывали в несколько возбужденном состоянии и не были в состоянии исполнять свои обязанности с обычной тщательностью. То же происходило и по пятницам, поскольку по четвергам на «Фиате» выдавали зарплату. До сих пор бракованные машины возвращали обратно на конвейер. Западный покупатель крайне привередлив, и для него недокрученный болт — повод чуть ли не для заявления в суд: дескать, колесо могло отвалиться посреди дороги. А незапланированная доводка машин — это, естественно, выброшенные на ветер деньги. Эдуард Антонович подсчитал, что потери составляют пятьдесят — шестьдесят миллионов долларов в год. При этом российский автолюбитель ездит неизвестно на чем, хотя что такое для него этот пресловутый недокрученный болт? Да в русской машине, даже новой, надо весь двигатель перебрать, самому кузов антикоррозийкой обработать, все шланги-провода пересмотреть, чтобы без опаски за собственное здоровье выехать на дорогу. То есть, если ему, россиянину, этот самый малость недоделанный «фиат» продать чуть дешевле европейской цены, он только спасибо скажет и гайки докрутит сам.

В общем, чистая прибыль концерна (или лично Кандолини, это уж пусть он сам решает) составит примерно миллионов двадцать пять — тридцать в год. Эдуард Антонович заработает немногим меньше.

— Я согласен снизить цену на сорок процентов и только при условии долгосрочного договора, — наконец выдал итальянец свой вердикт.

— Двухлетний контракт для начала вас устроит? — Эдуард Антонович не мог сдержать улыбку, он думал, Кандолини собьет до тридцати процентов.

— Бумаги можно будет оформить завтра, а первую партию машин отгрузят через две недели. Но… у меня есть условие.

Эдуард Антонович понял, что рано расслабился. С этим старым волком нужно было ухо держать востро.

— Возможно, вы слышал, что мне принадлежит футбольная команда. Вы любите футбол? В прежние времена русские здорово умели гонять мяч…

— Я предпочитаю менее коллективные виды спорта.

— Условие состоит в следующем, — отчеканил Кандолини. — В России сейчас появился молодой футболист, у которого великое будущее. Тренер моей «Бонавентуры» хочет, чтобы мальчишка играл за нас.

Эдуард Антонович посмотрел в глаза своему собеседнику, чтобы еще раз убедиться, что это не шутка и не розыгрыш. Да… Какой уж там розыгрыш: в глазах итальянца был весь лед Антарктиды.

…Через четверть часа Кандолини откланялся, а Эдуард Антонович заказал себе еще кофе и коньяк. В Италии придется задержаться, — может быть, даже на пару недель, поглядеть, как покатят к границе первые фуры.

Антон Комаров ехал в спортивном двухместном «БМВ» по горному серпантину. Он получил приглашение на ужин к Винченцо Кандолини, до виллы которого нужно было преодолеть еще полчаса пути. Дорога окаймляла пирамидальную скалу, у подножия которой лениво плескались воды Генуэзского залива. Какие-то карликовые изумрудные деревья облепили дорогу слева, справа — столбики ограждения, которые были не выше этих деревьев. Из радиоприемника лилась оперная ария, воздух был прозрачен и свеж, настроение — превосходное.