Фридрих Незнанский - Мировая девчонка

Она и Антону пожаловалась на эту свою слабость, а он стал ее утешать, даже попытался рассказать о собственных боевых эпизодах в особой группе спецназа, осуществлявшей братскую помощь в Анголе. Вот уж где врачам-то было бы раздолье, окажись спецназовцы послабее духом и здоровьем! Он-то хотел показать ей, что ничего страшного в медицинских делах, в принципе, нет, а оказалось, еще больше напугал. И пришлось активно разогревать дрожавшее, словно в сильном ознобе, ее ладное и податливое тело. И уж так разогрел, что и сам остановиться не мог, пока она умолять не начала, чтоб пожалел ее и сделал передышку, а то уж и сил никаких больше не осталось. Но он-то почувствовал, что Светка лукавила, просто растягивала наслаждение. Соскучилась баба по настоящей мужской ласке…

И опять: расскажи про себя, хочу все про тебя знать… А как слушала! Давно не встречал Антон такой благодарной и внимательной слушательницы. И он, не мудрствуя, что называется, лукаво, выложил ей всю свою подноготную. Про жену любимую и малолетнего сына. Про то, как ее изнасиловали и зарезали двое молодых подонков. Про то, как, вернувшись из «фронтовой» загранкомандировки, он узнал, что убийц-то нашли, да вот с доказательствами у следствия оказалось почему-то туго. И тогда он сам и бесспорные доказательства нашел, и правосудие осуществил лично. И за свои зверские — так квалифицировали его приговор насильникам и убийцам — действия должен был он получить бесконечный срок. Суд вынес свой приговор, но вмешался Сашка Турецкий, в чьи руки попало дело по протесту адвоката, и Антона отправили вместо колонии строгого режима в психиатрическую клинику. Сами же утверждали в суде, господа, что нормальный человек не может совершить столь зверского преступления! Только вот сына, которого по тому же решению суда лишили отца, отправили в детский дом. Но, в конце концов, справедливость, хоть и поздно, однако восторжествовала. Антона выпустили из клиники, даже сына помогли вернуть, восстановить отцовство. И живи теперь, Плетнев, как говорится, того же Сашку благодари, а все что-то не так. Вот ведь и женщины какие-то были, и привязанности, а любовь, такую, чтоб душу до конца выплеснуть, как отрезало… Пока ее не встретил, Светку… Ну, и что? И опять поцелуи взасос, до стона, до крика, до обморока…

И вдруг — внимательный, в упор, глубокий до черноты, взгляд Светланы, и ее почти надрывный шепот — из губ в губы:

— Я боюсь… Антошенька…

— Чего, моя хорошая? Что случилось?

— Не знаю… Я все время хочу тебе сказать…

— Ну, говори, я тебя слушаю… Ты думаешь, там, в больнице, что-то случилось? Но ведь мы звонили… нормально… все идет, как надо… доктор хороший, ты сама говорила.

— Нет, я не про больницу… я — про нас с тобой…

— А что у нас с тобой может быть, кроме…

— Вот и я про это… Если Игорек узнает про меня… про нас… я не знаю, что отвечу. Я одна у него, Антошенька! — почти со слезами выкрикнула она.

— И я у Васьки один. И что же теперь? Все бросить и отказаться? Но почему?

— Мне кажется, что я постоянно предаю Игорька. Он — там, а я — здесь… Ему очень больно, а я… исступленно купаюсь в твоих невероятно сладостных ласках… Разве так можно? Это же нечестно по отношению к нему, моему единственному!..

«О-о-о… — запоздало проклюнулось у Антона. — Так ведь можно довести себя и до полного сумасшествия…»

То, что у Светланы в характере заметно проглядывалась какая-то трудно объяснимая исступленность, это уже Антон замечал. Как и то, что она непонятным образом может неожиданно поддаться чьему-то, далеко не самому лучшему влиянию и занять «упертые», даже и неразумные позиции. Как это произошло, например, при обмене валюты. Элка же рассказывала, — сдвинуть было невозможно! Никакая логика не действовала! А он не поверил, решил, что та преувеличивает. Может, и из ревности, увидев, что Плетнев откровенно «положил глаз» на ее подругу.

А, оказывается, это в характере у Светки имеется какая-то «чертовщинка», с которой неизвестно, как и бороться. Но ведь, по большому счету, она, по-своему, права. С сыновьями-то, и в самом деле, никакой ясности. Как отреагирует на присутствие в его доме абсолютно чужого дяди Игорек, вернувшийся из больницы домой, — неизвестно. Ну а что Васька может выкинуть какой-нибудь очередной, чудовищный номер, об этом и говорить нечего. У него один идол в женском платье — тетя Ира. И что делать дальше? Уговаривать Ваську, объяснять ему, что у папы и у тети Иры с дядей Сашей — разные жизни? Что у них есть своя дочь, которая к Ваське отношения не имеет? А он ответит безапелляционно, что тетя Ира для него — родная, как он однажды уже выкинул, и ему плевать на каких-то девчонок. И что дальше? Ссориться? Запрещать встречаться с Турецкими? А как же неустойчивая психика ребенка? И «любимая» тетя Ира с ее воспитательными заморочками? Безвыходная ситуация…