Фридрих Незнанский - Мировая девчонка

«А девочка-то мудрей, чем я думал, — сказал себе Александр Борисович, стараясь оставаться спокойным и не высказывать своего восхищения. — Ах, молодчина! Ведь она же абсолютно права…»

— С мамой говорила об этом?

— Боюсь…

— Но почему?! — вот этого уж никак не мог понять Александр Борисович.

— Если я вам скажу, что моя мама излишне доброжелательна к людям, причем ко всем, вы мне поверите?

— Не знаю, возможно… Но у меня как-то не создалось такого впечатления.

— Вот-вот, она умеет обманывать. Делает вид, а сама вздрагивает каждый раз от страха, чтоб о ней не подумали, будто она кому-то может не поверить. Или настоять на своем. Или поругаться, что уже совсем невероятно. Не говоря о том, чтобы причинить какой-нибудь вред. Она у меня не от мира сего, дядя Саша. Вот такая уродилась, понимаете? Добрая, умная, доверчивая… А вспылить она может только на меня, потому что я до сих пор для нее — ребенок, который ничего не понимает в жизни. И я действительно так и не могу представить себе, что ее подвигло разрешить мне самостоятельную поездку во Францию? И не на день, не на месяц, а на целый год! Это просто невероятно… По-моему, она сама уже испугалась своего решения и будет делать все, чтобы я никуда не уехала. Тем более, когда еще и угрозы со всех сторон. Ну, вот такая она у меня. После смерти папы она стала совсем беспомощной. Хотя они много ссорились, я знаю. Несколько раз расходились, пока окончательно не порвали отношений. Это все происходило из-за его неудач в последнее время, он сильно переживал, стал выпивать, чтоб заглушить, наверное, свой стыд перед нами. Но мы его старались понять, мама утешала, а он кричал. А когда я защищала маму, он срывал злость на мне. И тут мама не выдерживала… Это был какой-то заколдованный, нескончаемый круг, дядя Саша. И в конце концов оказалось, что для папы наше сочувствие было больше ядом, чем надеждой на спасение. Но он был все-таки жив, пусть находился и не с нами. И не появлялся, и почти не звонил, никем из нас не интересовался. Но само его присутствие в этой жизни маму, очевидно, вполне устраивало. Вам трудно, наверное, понять, да? Мне и самой очень нелегко было, пока я не разобралась, что к чему, — с грустинкой в голосе как бы подвела она итог.

Турецкий не мог поверить, что слышит подобный вывод, в сущности, еще от ребенка. Вот уж, что действительно невероятно…

— А знаешь, Люсенька, — он внимательно посмотрел на девочку, чтобы не упустить из внимания возможную ее реакцию, — мне почему-то не показалось, что мама твоя такая уж слабая женщина. Тебе, конечно, виднее, ты постоянно за ней наблюдаешь. Но мне она беспомощной совсем не кажется. Наоборот, по-моему, она как-то даже нарочито собранно держится. Или я ошибаюсь?

— Думаю, что нет.

— Но тогда чем же объяснить такое противоречие?

— А это она с вами, дядя Саша. Вы человек новый, вот она и концентрирует свое внимание, чтобы не выглядеть совсем уж беспомощной в ваших глазах. Она ж вот так, близко, почти не сходится с людьми. А вы, как я вижу, пришлись ей по душе. Сумели установить душевный контакт. Потому она и хочет казаться перед вами решительной и мужественной. Но долго не сумеет, уж природа возьмет свое, и мама вернется в обычное состояние. Опять начнет ходить через калитку. А вы и сами очень скоро заметите в глазах ее полнейшую растерянность и беззащитность… Ну, прямо такая растеряха беспомощная, что просто ужас!

— Да-а? — с некоторым сомнением протянул Александр Борисович, тщательно скрыв ухмылку.

Чего-то ему не верилось. Да и порядок в квартире у «растеряхи» был почти идеальный — для ее жизненных условий. И все — чинно, как говорится, и благородно. Но это — совсем другое. А из собственного опыта уж он-то отлично знал, какие чувства испытывает мужчина, когда женщина, которую все считают беззащитной, растерянной и беспомощной, вдруг вспыхивает в его объятьях ярчайшим пламенем и творит, казалось бы, ну, совершенно невероятное… уму непостижимое.

— Интересно… Но ведь она же преподаватель. Да и философия — наука непростая, не каждому по сердцу. И как же с таким характером Дина Петровна справляется со студентами? Уж мне-то точно, а тебе, я думаю, тоже, хотя бы и отчасти, известно, что это за публика?

— Они ее обожают.

— Да-а-а?! — снова, но уже с изумлением протянул Турецкий. — А причина?

— Мама охотно вникает в их проблемы, искренне сочувствует и никогда не ставит плохих оценок. А они, тем не менее, стараются не пропускать ее «пар». Без острой необходимости. Которая ей всегда так понятна, улавливаете? — улыбнулась Люся.