Сергей Алтынов - Омерта десантника

И в самом деле – ишак.

Идет.

Ушастый силуэт ишака лейтенант Сафронов видел невооруженным глазом, хоть тот и брел на приличном от вышки и КПП расстоянии. Выпускники Рязанского десантного зрением не обделены. Но вот что было навьючено у ишака на спине… Об этом Сафронову не хотелось даже и думать. Как и Крылову с Федором. Сафронов хоть и находился в ДРА без году неделю, но знал, что такой вот ишак может тащить на КПП. «Духи», они же афганские моджахеды, имели такую поганую привычку – кромсать пленных на куски, а потом загружать останки в мешковину и навьючивать на осла. Потом выведут ишака на дорогу, дадут увесистого пинка – и тот пошел. Идет тот осел до тех пор, пока в полковые ворота башкой не упрется. Как только солдат-наблюдатель сообщит, что ишак опять в гости двигается, у всех скулы сводит, невольная дрожь пробивает. Видно того ишака наблюдателю издали, до полкового КПП ему минут сорок пилить… Среди солдат и офицеров в эти минуты всегда стояло гробовое молчание. Вот и сейчас ушастый неспешно двигался к армейским воротам.

– Давненько «духи» такого себе не позволяли, – произнес подчеркнуто равнодушным голосом Федор.

Остальные молчали. В самом деле – с «духами» уже полгода было «джентльменское соглашение». Сафронов был о нем наслышан. А Федор Максимов лично при подписании того «соглашения» присутствовал. Тогда был период особенно лютых и яростных столкновений с моджахедами. В плен к ним попадать и вовсе никак нельзя было. Жестокость нечеловеческая, зачастую необъяснимая. Федор еще солдатом-срочником был, когда в плен к моджахедам попал необстрелянный лейтенант-танкист. Труп доставили в полк. Тот же ишак и доставил, будь он неладен. Сгрузили на плац брезентовый, почти в два метра, сверток. Лейтенант тот хоть и танкист, но ростом выдался. Федор молодой совсем, но лихим гвардейцем-десантником себя уже почувствовал. «Можно посмотреть?» – спросил он, подойдя поближе. Дочерна загорелый сержант-старослужащий выплюнул окурок, прищурился: «Смотри, салага…» Федор отвернул полог и тут же отшатнулся, чуть не сбив сержанта с ног. Натворили с лейтенантом дел моджахеды. Залили танкисту голову расплавленным свинцом и раскатали под колесами грузовика. Получился огромный черный блин. Плоский, от палящего солнца блестящий. «Бывает…» – только и произнес Федор, возвращая брезент на место… Через полгода, когда Максимов был уже прапорщиком, моджахеды накрыли в Пандшере группу разведчиков из подразделения ВДВ. Погибли все. Капитан, командир группы, еще дышал. «Духи» добивать не стали, решили спектакль устроить. Для начала ружейными шомполами решили ослепить шурави. Да только капитан тот «спектакль» сорвал им. Сумел собрать последние силы и, как только первый инструмент вошел в глаз, рванулся всем телом вперед. Шомпол дошел до мозга. А «духи» ругались между собой – слишком легкую смерть шурави принял, все планы поломал… Об этом рассказывал на допросе в ХАДе один из пленных. Переводчик из младших лейтенантов с ВИИЯ [8]запинался, с трудом произнося русские слова, стараясь не глядеть на Федора и присутствующих тут же офицеров разведки ВДВ. После этого случая разведгруппа, в состав которой входил прапорщик Максимов, пленных брать перестала. Начальство этого не одобряло, но собственных методов по обузданию бородатых изуверов предлагать не торопилось…

Теперь десантники обрушивались на кишлаки, в которых скрывались моджахеды, безжалостным, стремительным вихрем. И всегда неожиданно. Врывались в селение и – вперед, по дувалам. Именно там прятались как сами душманы, так и оружие, продовольствие для них. Всех мужчин сразу же сволакивали на центральную площадь. Кто много вякал не по делу или упирался, оставался лежать там, где раскрыл рот. Остальных заставляли скидывать их нехитрую, ветхую одежонку. Если на плече оказывалась натертость, красная или синяя полоса, афганца тут же расстреливали. Автомат носил, стрелял много – приклад по плечу и походил… И тут выяснился один интересный и немаловажный нюанс. Смерть от пули душманы воспринимали спокойно-философски. Поначалу можно было восхититься их мужеством и силой духа. По местному поверью, душа погибшего от вражеской пули прямиком в рай отправляется. Но петли либо удавки боялись настолько, что в ноги могли броситься и умолять, причитая: «Не души, шурави! Лучше расстреляй!» Куда, как говорится, вся отвага, презрение к смерти улетучивались?! Оказалось, что, опять же по их поверью, удавка не дает душе погибшего покинуть тело через горло. Потому для истинно верующего страшнее кары нет. Бойцы это дело быстро склюнули и теперь самых отъявленных зверюг вешать стали. Зверюги, те, что на свободе остались, быстро это дело просекли и прислали парламентеров. Комбат Павел Яковлевич, переводчик и Федор прибыли на ту дипвстречу. Говорили на дари, Федор ничего не понял, а комбат пояснять не стал. Только зверства с тех пор прекратились. Бои, само собой, продолжались, и смертей было немало. Пленных же старались теперь обменять и относились к ним без истязаний.