Сергей Алтынов - Русский ниндзя

– Не люблю психов. А эти ребята – явно тронутые! Или законченные отморозки...

– Помолчи. Кого ты любишь – не любишь, мне не интересно.

В салоне джипа снова воцарилась тишина. Красавец «Лэнд Круизер» не спеша, с достоинством катил по ухабистой подмосковной бетонке, в стороне от главных магистралей. Более молодой пассажир, тот, что недолюбливал психов, пожал плечами и пригладил едва заметный ежик на затылке – ну, не интересно шефу, и не надо, хозяин – барин, можно и помолчать, хотя показать свою эрудицию очень хотелось.

Старший, не особо уважающий чужое мнение и говорящий с едва уловимым кавказским акцентом, оставался величественно неподвижен. Сидел, точно памятник самому себе, уставившись сквозь затемненное стекло автомобиля в какую-то бесконечно далекую точку.

Водитель молчал. Он вообще был скуп на реплики – знал свой шесток, которым очень дорожил. Как-никак личный водитель большого босса – должность престижная, бабки – обалденные, тачка – круче не бывает, работа – непыльная. Возможны, правда, варианты, вредные для здоровья, вот как сейчас, например... Рука водителя непроизвольно оторвалась от баранки и поправила подмышечную кобуру с «люгером».

– А чалился [1]этот Рощин, разумеется, по 177-й [2]? – полуутвердительно произнес старший, прервав затянувшееся молчание.

– Эх, Тенгиз Георгиевич, – хмыкнул молодой и стриженый. – Там дела были покруче – следствие-то поначалу комитет вел, а не менты! Поначалу вообще на «вышак» выходило – создание подпольной террористической организации! Но что-то там у комитетских не состыковалось, и дело ментам перебросили. А те уж от души постарались – и хранение холодного оружия, и незаконное предпринимательство... Адвокат, однако, дельный оказался. А может, власти смягчились – одну 177-ю оставили.

Тот, кого назвали Тенгизом Георгиевичем, ничего не ответил, но по его горбоносому одутловатому лицу было видно, что информация не прибавила ему оптимизма. Хотя, конечно, 177-я – это несерьезно. Сам Тенгиз Георгиевич в свое время успешно соскочил с 77-й [3], а это вплоть до высшей меры. Опять же – адвокат дельный попался...

– А почему нам надо с ними в таком, ну-у... неудобном месте встречаться? – Молодой явно тяготился вновь наступившим молчанием.

– Темный ты, Сеня. Кто есть ху по гамбургскому счету, всегда выясняют на нейтральной территории. Ты хоть понял, о чем речь? – Сеня понял, но чтобы сделать шефу приятное и заодно продолжить разговор, помотал головой отрицательно.

– Еще со времен Поддубного у цирковых борцов повелось приписывать себе все титулы, какие только можно придумать – чемпион всех континентов, всего мира, чемпион чемпионов... А чтобы разобраться между собой, кто чего стоит на самом деле, борцы традиционно, раз в год, за свой счет собирались не у кого-то в цирке, а в одном подвальчике в Гамбурге, на нейтральной территории, и боролись всерьез, без дураков, в смысле не только без зрителей, но еще и в полную силу, и притом без подлянок. Вот и получается, что по гамбургскому счету – это значит не для фраеров, а честно, по понятиям. После этого называй ты себя для рекламы хоть фараоном египетским, но между своими знай свое место, потому как известно, кто ты есть по гамбургскому счету. И счет этот разглашать было нельзя. Хотя, конечно, кому надо, тот знал, кто есть ху по гамбургскому счету. Понял теперь?

– Теперь понял! Спасибо, Тенгиз Георгиевич! А если...

– Вон они, голуби, уже нарисовались, – прервал Сеню водитель, притормаживая. Правая рука снова сама нырнула под куртку. – А вот и Серый, точно по протоколу...

– Их двое! – В салон просунулась голова Серого. Круглая, стриженная почти под ноль. Голова насажена на толстую шею, а шея – на еще более толстую тушу в малиновом пиджаке и черных, с широкой мотней брюках – в его кругу стандарт телосложения, прически, прикида и образа жизни соблюдался куда более неукоснительно, чем у политиков и манекенщиц.

– Одеты фраера легко, – продолжил Серый, – стволов не видно. Двоих наших я поставил у ворот, и еще троих слева, где строительные бытовки.

– Ну что ж, – произнес Тенгиз Георгиевич и, выдержав паузу, небрежно кивнул молодому: – Пошли, Сеня.