Владимир Колычев - Лагерный пахан

Через два дня после этого разговора Трофим узнал, что Викентий попал на больничку. Снова что-то с сердцем. Заслал гонца к лепиле, тот принес в клюве, что мужику совсем плохо…

Викентий испуганно вытаращил на него глаза и вяло дернул руку, пытаясь поднести ее к больному сердцу.

– Да ты меня не боись, Викентий Вячеславович, – усмехнулся Трофим, присаживаясь на стул, который подал ему старший в палате зэк.

Трофим кивнул ему в знак благодарности и движением головы показал на выход. Все больные, из тех, кто мог ходить, поднялись и освободили палату. Трофим для них был живым богом, спустившимся с античного Олимпа, и они очень боялись его разгневать.

– Ты чего так испугался? Я же не Кондратий, нет, Трофим я. Может, не узнал, а?

– Узнал… Да мне уже все равно.

– Что тебе все равно?

– Помру я. Не сегодня, так завтра помру.

– Умрешь – похоронят. У всех на роду написано, что живым из жизни не уйдешь. Рано или поздно все там будем.

– Спасибо, утешил.

– Да я не утешать тебя пришел… Как там Кристина поживает?

– Кристина?! – болезненно поморщился Викентий. – Зачем она тебе?

– А то ты не знаешь…

– Она уже не молодая.

– Да и я вроде бы давно не мальчик, – усмехнулся Трофим.

Сорок лет ему, Кристине примерно столько же. Но кто сказал, что в этом возрасте жизнь заканчивается? Все только начинается.

– Ты так и не сказал, как там она поживает?

– Поживает… Привет тебе не передавала…

– А ты не злись, болезный. Я тебе ничего плохого в этой жизни не сделал. А то, что за Кристиной всю жизнь бегаю, так сердцу же не прикажешь…

– Не прикажешь, – хлюпнул носом Викентий.

– Двадцать лет ее знаю, а ни разу… Не был с ней ни разу…

– Врешь ведь.

– Вру?! Зачем бы я стал тебе врать, старый пень? Мне все равно, переживаешь ты или нет… Я, может, сам с собой сейчас разговаривал. Сам себе удивляюсь, что с Кристиной ни разу…

– Ты давно уже здесь?

– Здесь уже четвертый год. А вообще, девять лет заканчивается. Это по третьей ходке…

– А зачалили за что?

– Тебе не все равно? – Трофим пристально посмотрел на Викентия.

– Да, в общем-то, все равно…

– Да нет, не все равно. Что-то ты мне сказать хочешь, да не решаешься… Раз уж сказал «а», то и «б» говори…

Викентий думал немного. Убито посмотрел на Трофима, обреченно махнул рукой.

– А-а, все равно помирать. Хоть грех с души сниму… Это я с Жихой договорился, он тебе сесть помог, с Мигунком поговорил, а тот все устроил…

Трофим удивился себе – должен был разозлиться на Викентия, но ни один нерв не ощетинился в нем.

– И зачем ты это сделал?

– Чтобы ты с Кристиной не путался.

– Подляну ты мне сделал, Викент. Знаешь, что я должен с тобой сделать?

– Мне уже все равно.

– Понимаю, что все равно. Потому не стану я с тебя спрашивать…

– Я умираю. Кристина одна остается…

– И что?

– Ты когда освободишься?

– Скоро, очень скоро.

– Я тебе адрес дам, можешь к ней заехать.

– Зачем?

– Ты ее любишь, – Викентий смотрел на него глазами человека, потерявшего в этой жизни все, даже собственную душу. Глазами человека, с ужасом проваливающегося в холодную и бездонную вечность.

– Не тебе об этом судить.

– Может, и не мне. Но ты ее любишь.

– Короче.

– Она остается без меня, можешь взять ее себе…

– Кристина – не вещь, чтобы ее можно было так просто отдать.

– Что ты такое говоришь? Ты – вор, а я своими глазами видел, как воры на людей в карты играли.

– Ты говори, да не заговаривайся… Адрес давай.

Трофим запомнил адрес, по которому сейчас жила Кристина. Москва, Преображенская площадь…

– Вы раньше вроде бы по другому адресу жили…

– Да, квартира у нас в центре Москвы была, – кивнул Викентий. – И дом на Новорижском шоссе… Ничего больше нет. За долги все ушло, еще в девяносто пятом… Девяносто восьмой совсем чуть без штанов не оставил. Но кое-как вывернулся, а тут снова…

– Про девяносто пятый год знаю, – сказал Трофим. – Про девяносто восьмой тоже в курсе. А что сейчас у тебя стряслось?..

– Бизнес – это большой океан, акулы там сплошь и рядом. Но акула акуле рознь. Есть белые акулы – самые большие, есть гигантские, есть поменьше. Карликовую акулу белая акула проглатывает целиком, а гигантскую рвет на куски… Когда-то я был гигантской акулой, меня пытались порвать на части. Убить не убили, но сделали маленьким, чтобы затем проглотить целиком. И проглотили… Меня посадили за хищения бюджетных средств, банк обанкротили, Кристину осиротили… Ты можешь смеяться, но Кристина очень меня любила… Только меня любила… И тебя… Только нас… Я ухожу, ты остаешься… Не бросай ее, ты ей очень нужен… Не бросай…