Владимир Колычев - Лагерный пахан

– Зачем вы так со мной, начальник? – покачал головой Трофим. – Я же хороший, да.

– Плохой, если говоришь много.

– Ладно…

Трофим оставил хабар и в сопровождении повеселевшего хапуги вышел на задний двор, где уже в шеренге перед автозаком в ожидании дальнейших ужасов стояла жалкая троица «погорельцев»; бедолаги, пряники-первоходы. Там же находился и конвой внутренних войск, начальник которого вперил в Трофима недоуменно-вопросительный взгляд.

– Что с лицом? – строго спросил он.

– Да как вам сказать…

Трофим многозначительно глянул на старшину. Тот все понял, незаметно толкнул его в спину.

– Да нормально все, товарищ лейтенант, – заегозил он перед этапным начальником. – С нар ненароком упал…

– Что, и жалоб нет?

– Есть, – Трофим не стал дожидаться, когда старшина ответит за него.

Но тот все же вставил свое слово.

– Вещмешок он свой в камере забыл.

Трофим усмехнулся. Все шло точно по его плану… Он же не первый раз уходит на этап.

– Что в вещмешке?

– Запрещенных вложений нет, – бодро отрапортовал старшина. – Сейчас принесу!

– А с лицом что? – недоверчиво глянул на Трофима начальник конвоя.

– Так упал же, жалоб нет. И не будет…

Хабар ему вернули, затолкали в фургон, где было тесно и жарко, как в Дантовом пекле. Для полноты ощущений не хватало только автомобильного глушителя, выведенного внутрь кузова. Отличная бы душегубка получилась…

А поездка намечалась долгой. Следственный изолятор находился в соседнем районном центре, а это почти сорок километров…

Жаркая поездка в автозаке закончилась таким же горячим приемом во дворе следственного изолятора.

– Пошел! Пошел!

Окрики конвойных, лай овчарок, пинки под зад. На языке тюремных ментов это называлось нагнать жути. Трофим не выкобенивался, шустро выпрыгнул из фургона, не мешкая добежал до пункта приема, заскочил в одиночный «стакан», на который ему показали. Скрипнула дверь, лязгнул засов.

В «стакане» душно, вентиляции нет, сесть негде, да и невозможно – здесь можно только стоять. Форменное издевательство над человеком. Но Трофим воспринимал это как должное. И даже пытался внушить себе, что он попал не в филиал ада на земле, а в дом родной…

Из «стакана» его выдернули только для того, чтобы в двух словах и под расписку довести постановление о помещении в следственный изолятор. Трофим расписался, но гопака на радостях не станцевал. Пусть начальник СИЗО пляшет: сам Трофим Трофимович к нему пожаловал…

Снова заперли в «стакан», снова выдернули – на этот раз для того, чтобы реально сыпнуть перца под хвост, чуть ли не в прямом смысле этого слова. Начался такой шмон, что пришлось раздвинуть булки. Деньги забирали по описи, но Трофим предложил сержанту оставить их себе, лишь бы тот обыскал хабар без вредоносного пристрастия. Запрещенных предметов там не было, поэтому баул почти не пострадал…

Дальше был медосмотр. Трофим не возникал. На все вопросы о здоровье отвечал коротко – «здоров, жалоб нет». А врачам только это и надо было. От синяков на лице и теле они старательно отводили глаза.

И все же медосмотр не прошел для него даром, к счастью, последствия оказались приятными. На «сборке» его продержали почти целую неделю, хотя прибывшие с ним «пассажиры» были распиханы по камерам на второй день после приезда. Смотрящего здесь не было, прав особо никто не качал, народ приходил, уходил – на второй день Трофим перебрался на нижний шконарь под самым окном. Дышалось здесь не в пример легче, чем у дверей, а ночью, когда свежий ветерок приносил долгожданную прохладу, закрывая глаза, можно было представить себя под пальмами в Сочи…

Но, увы, прошло время, и лафа закончилась.

Для начала его выдернули в кабинет к тюремному оперу. Так здесь поступали с каждым вновь прибывшим, но мозги промывали капитально. Что за дело, кто что и как. И плевать, что написано в деле – сам расскажи, сам объясни, что да почему. Говоришь, а кум наблюдает за тобой, анализирует, делает выводы – какого ты полета птица, есть ли в тебе задатки стукача-перехватчика… В Трофиме таких задатков не обнаружилось. Опер что-то пометил в своем блокнотике и выставил его за дверь.

А потом была баня – без сауны, но с душевыми кабинками. От обязательной, казалось бы, прожарки одежды он откупился – сунул тюремному козлу из хозобслуги несколько сигарет.

Там же в бане он простирнул одежду, ее же на себя и надел – на теле высохнет. В каптерке получил скатку – матрац без ваты, подушку без перьев и постельное белье, почти наполовину укороченное – как в длину, так и в ширину. Вот и скажи теперь, что зря он так ревностно оберегал свой баул от вражеских поползновений…